Я замерла; он, ничего не замечая, разглядывал редкое украшение как завороженный и наконец сказал абсолютно отвлеченным ровным тоном:

— У нее тоже был такой. Она тоже была добрая и угощала меня сигаретами.

— О ком ты говоришь?

— О докторше, Сашей ее звали. Ее потом санитар Витамин выкинул в окно, — отвечал он все так же бесстрастно.

Внутри у меня все клокотало, но я постаралась под него подстроиться. Сняв с шеи мою «ладанку», я вложила ее ему во все так же протянутую руку и как можно более равнодушно сказала:

— А ты откуда знаешь? Ты это видел?

— Нет. Витамин после этого упился и нам рассказал — мне и Витьке-эпилептику. Мы вместе пили.

— А где это было? Здесь?

— Нет, в какой-то другой больнице. У меня аппендицит был. А Витька-эпилептик там и загнулся.

— А ты хорошо знал докторшу?

— Добрая она была. Один раз надо мной наклонилась и эта штучка на меня упала. Так она мне сигарету дала за то, что я ее обратно отдал.

Я поняла намек и отдала ему оставшиеся сигареты — их было мало — и еще десятитысячную бумажку.

Лицо его озарила лучезарная улыбка, как бы посторонняя на его невыразительной физиономии.

— А почему ты никому не сказал, разве тебе не было жалко докторшу?

— Жалко. Только Витамин сказал — башку оторвет.

— А как тебя зовут?

— Вася, Вася Козлов. Я сейчас в четырнадцатом. Да тут меня каждая собака знает.

Я попрощалась с Васей Козловым, который снова взялся за метлу, и отправилась дальше. На этот раз я без дальнейших происшествий добралась до седьмого женского, оставила на колченогом стуле за его дверью расписку и чужие очки и, незамеченная, вернулась назад, к машине, где меня с нетерпением ждали Эрик, выкраденная старушка и Алевтина. Все дальнейшее происходило для меня как в тумане. Вернее, не совсем так: я как бы раздвоилась — одна «я» всем распоряжалась, под моим руководством мы не только привезли Софью Сергеевну в квартиру на Соколе, но еще потом поехали к Регане-Гонерилье, откуда извлекли Тининого отца и необходимые старикам на первое время вещи. К тому же я долго разъясняла Софье Сергеевне и Алевтине их права и почему ими невозможно воспользоваться, и рассказала, как им действовать дальше. Я пообещала связать их с Независимой психиатрической ассоциацией, чтобы они смогли доказать абсолютную психическую нормальность Софьи Сергеевны… Тина потрясала кулаками после драки и вопила, что она засадит того психиатра, который упек ее маму в сумасшедший дом, за решетку, а мне оставалось только качать головой. Наивная, она думала о наказании виновных — а ей надо было думать о том, как они всемером будут жить в их тесной двухкомнатной квартире, до которой ее отец даже не смог сам добраться — Эрик внес его туда на руках. И им придется жить там долго — до тех пор, пока суд не обяжет Антонину-Регану-Гонерилью разделить квартиру со всей ее роскошью в виде двух туалетов… К тому же, честно сказать, я порядком устала от бурных выражений их благодарности.

Я в этой ситуации, как ни странно, оказалась еще и пострадавшей стороной: меня временно уплотнили — бабушка и дедушка вытеснили из соседской квартиры спаниеля Гошу, который отныне поселился у меня — его подстилку положили рядом с Гришиной.

Но все это время, пока я действовала, объясняла, убеждала, я думала только об одном: я нашла убийцу моей сестры! Я понимала, что никогда бы не смогла это доказать, кто поверит словам какого-то несчастного шизофреника? Но еще до встречи с Васей Козловым все мои инстинкты, все мои чувства говорили мне, что в ее смерти виноват именно этот мрачный санитар из морга.