|
Это теперь была моя тайна. Прикрыв рот рукой, я зевнула и устало, но изящно, как в мелодраме из великосветской жизни, опустилась на софу. Эрик поднялся и нежно поцеловал меня в безвольно раскрывшиеся губы; всем своим видом я дала ему понять, что не в силах ему сопротивляться, но надеюсь на его благородство — и он оставил меня как истинный джентльмен. Ушел. Как только дверь за ним закрылась, я вскочила, как на пружинках; мне надо было кое-что обдумать, а это получается у меня лучше, когда я на ногах. День выдался тяжелый, но я уже выкинула из головы мысли о выкраденной старушке — это было в прошлом, а я строила планы на ближайшее будущее.
19
По идее я должна была на следующее утро, в понедельник, выглядеть не самым лучшим образом — слишком много энергии было потрачено накануне, да и Гошка, соседский спаниель, выл всю ночь и наутро был с позором водворен обратно, так что выспаться мне не удалось. Поэтому я вовсе бы не удивилась, если бы у меня были круги под глазами и измученный вид — но, наоборот, глаза у меня блестели, кожа на лице подтянулась; от томной дамы, вчера вечером так «изячно» полулежавшей на софе под нежащим взглядом влюбленного поклонника, не осталось ничего. В зеркало на меня смотрела очень уверенная в себе особа с упрямым выражением лица — как у спортсменки перед решающим стартом; я даже не улыбалась — я рвалась в бой. Первый бой меня ждал в самом начале рабочего дня. Я твердо решила поговорить наконец с Володей — и сделала это. Когда я вошла в кабинет заведующего, он сидел и что-то писал; услышав мои шаги, он поднял голову, поздоровался сквозь зубы и снова уткнулся в свои истории. Мне Синицын не понравился; он выглядел именно так, как по идее должна была бы выглядеть я — красные круги под глазами, обострившиеся черты и углубившиеся морщинки делали его старше своих лет. Его вид чуть не выбил меня из колеи, и я начала совсем не с тех слов, что приготовила заранее: — Ты что, Володя, не спал ночь? Мой тон — мы уже давно не говорили в таком ключе — его удивил, и, оторвавшись от писанины, он ответил: — Вчера утром мне позвонил Игорь и сообщил, что у него температура и он не в силах дежурить. Врал, конечно, — тем не менее мне пришлось его сменить. Игорь был молодым врачом, прочно усвоившим рыночную психологию; в душе он был капиталистом, впрочем, не только в душе — у него уже был собственный бизнес, и непонятно было, зачем ему вообще нужна работа психиатра — тем более у нас, в стрессовом стационаре, где больные требовали особого внимания. Впрочем, его это не особенно тяготило: он тщательно следил за тем, чтобы, не дай Бог, не переработать. Я не раз была свидетельницей стычек между ним и заведующими: сначала с ним ругался Косолапов, а потом и Володя. Даже всегда спокойного Синицына юный и наглый Игорь умудрился вывести из себя, когда посреди рабочего дня стал играть в ординаторской на гитаре, мешая мне заниматься делом. Каюсь, я тоже была повинна в том скандале: я три раза просила его прекратить концертную деятельность, а когда это не помогло, нажаловалась на него Володе. Самое смешное, что Игорь искренне не понимал, почему нам не нравится, как он играет — ведь он это делает совсем неплохо! А дежурить он не любил, он даже мне как-то раз пытался доказать теоретически, почему он — именно он — должен ночью спать, в отличие от нас, более примитивных созданий. Но черт с ним, с Игорем, он меня никогда не интересовал, а вот Володя… Володя, отвечая мне, вынужден был на меня взглянуть, и я этим воспользовалась: — Володя, я хотела с тобой поговорить… Он посмотрел на меня устало, сняв очки, и попытался увильнуть: — Может быть, как-нибудь в другой раз, я очень устал… В другое время, может быть, я бы и дала ему ускользнуть — но не сейчас. |
