И опять они тихо лежат. Жарко.

— Люсенька, я так хочу, чтобы у нас были дети.

— Ты-то что! А я этого захотела впервые. Твои дети у меня. Я только этим и живу. Я так рада, что ты это первый сказал. А хочешь двойню?

— Хочу. А ты?

— И я.

— А ты хочешь одинаковых, похожих или разных, одного пола или мальчика и девочку?

— Я хочу и мальчика и девочку. А ты что хочешь?

— Я тоже. Но знаешь, сейчас, сию минуту, я больше всего…

— Милый. Как я тебя люблю…

А потом опять:

— А ты знаешь, мне кажется, что я уже беременна. — Он засмеялся:

— Может быть. Господи, а хорошо бы.

— Приедем домой и будем работать. Да? А то мы совсем распустились. Только любовь. А я боюсь. Работа и любовь, да? Я боюсь, что, если я перестану заниматься душой, своим делом, ты меня бросишь. Я знаю, что без своих знаний, без работы — я ничто. Во всяком случае, для тебя буду ничто. И ты меня бросишь. А потом будешь искать причину греха во мне, но мне ж от этого будет не легче.

— Не городи, родная. Хотя, когда у человека за душой нет Дела, он никнет.

— А ведь кому что дело.

— Конечно. Кому детей дома воспитывать, кому больных лечить, кому науку двигать. Кому пол подметать. Но чтоб там был кусок души.

— Я ж говорю — бросишь, если не будет дела.

— Не морочь голову. Будем держаться за то, что обрели.Действительно, приедем, будем работать.

— А давай заведем собаку. Ребенка и собаку.

— Не управишься. Я-то сволочь. А ты замучаешься.

— Милый. Родной мой. Как я тебя люблю.

— А зимой поедем на Памир?

— Почему зимой?

— Так лето-то кончилось.

— Ну, тогда поедем. Мы повсюду с тобой поедем.

— Торопиться надо, а то вдруг ребенок будет.

— Был бы ребенок.

— Конечно, разговоры уж слишком абстрактны. Подождем, не будем загадывать.

— Как я буду без тебя?

— А кто тебя заставляет быть без меня?

— Завтра приедем, а послезавтра на работу.

— А неохота. Неохота, потому что расставаться надо на полдня.

— Чегой-то ты зафальшивил, милый.

— Наверное, перерасслабился.

— Давай сосредоточивайся.

А потом они опять лежали молча, и она стала вспоминать «их первые дни», и вспоминала она то же самое, все тот же их прекрасный день, когда они были еще с тем миром, когда они не были еще в обнимку только со своим, только с их миром.

( — Тебя к телефону.

Сегодня суббота. В субботу обычно все отменяется. Собственно, почему обычно? До этого в нашей жизни была только одна суббота. Но опыт нормальных, здравомыслящих людей позволял экстраполировать. Тогда я еще не знала, что нормальный опыт нормальных людей к нам никакого отношения иметь не будет. К сожалению? К счастью?

— Я в двенадцать должен быть опять на работе. Встретиться бы ненадолго, а? Могла бы?

Какая-то стирка недостиранная. Какой-то обед недоваренный. И чья-то квартира (моя!) недоубранная… Конечно. Сейчас…

— Подъехать к дому или как обычно?

— Лучше как всегда.

А всегда — всего раз или два.

На улице дождь. Надеваю брюки, куртку.

На перекрестке стоять холодно. Ветер. Не очень уверенно ругаю себя: «Вот дура-то, на старости лет». А на самом деле распирают чертики. Кажется, распирать должен смех или радость.