(Я понял, что он просто извиняется за вчерашнее, и рыло-то я воротил не от обиды на него, а от душевного смятения. После операции этой я в палате сорвался на больном. И сказал-то всего ничего, а больной обиделся, а сейчас выписывается, отказавшись от операции. Я упрашивал, и извинялся, и родственникам звонил. Выписывается. Хорошо, если пойдет в другую больницу.)

— Вот так, а будете столь резко реагировать на мой крик — известное дело, сначала из помощников в сотрудники, а затем и уж как знаете — на самостоятельную работу. Я кричу, потому что боюсь за жизнь больного. И ругаю я вас, запомните, чтобы прежде всего вышибить из вас равнодушие. И ваше отношение к своему коллеге говорит в пользу моих слов. Видите ли, лечить надо! А вы мне скажите, кто из вас с ним поговорил хоть раз по-настоящему. Ведь я от него дальше всех вас, но я с ним поговорю. А вы, конечно, выше этого. Вы ученые, вы лекарства знаете. А я врач. Врач не тот, кто лечит, а кто вылечивает.

— Да мы…

— Короче, вы все сейчас уходите, а его пришлите ко мне. — Мы все ушли, но потом он вызвал меня и сказал, чтоб я тихо сидел в углу и делал вид, что разбираюсь в операционных журналах. Чтоб ни в коем случае не встревал, но внимательно слушал. Он вошел в кабинет, прошел к столу и сел в кресло ко мне спиной, или не обратив на меня внимания, или просто не заметив.

— Мне сказали, что вы отказываетесь от операций? Что? Устали? Плохо себя чувствуете?

— Да. Что-то, мне кажется, надо сделать перерыв.

— Но нельзя же так реагировать на каждое осложнение после операции. Я понимаю — очень неприятно бывает, когда после твоей операции осложнение, но в нашей работе это в порядке вещей. Совсем без осложнений мы еще не научились оперировать. Никто же и не требует от вас больше, чем мы можем.

— Вот видите, не требуете, а думаете.

— Что думаем?

— Но я ведь действительно не виновен в этой смерти.

— А кто же вас винит?

— И после моего дежурства больной, что умер… я, ну, честное слово, ни при чем совершенно.

— Какой больной после дежурства?! После ваших экстренных операций никто не умирал последнее время.

— Да не мой больной. Доцент оперировал.

— При чем же тут вы?

— На моем дежурстве умер.

— Ну, рассуждайте же разумно: у него несостоятельность кишечного шва выявилась за три дня до смерти…

— А родственники сказали, что я не углядел.

— Ну, дорогой мой, вы же знаете, что обращать внимание на родственников нельзя. Они же не понимают. Они же никогда не знают сути. Да жена и пожелала потом такую же смерть оперировавшему хирургу, а не вам.

— Да, но потом я шел по коридору и слышал, как кто-то трижды сказал: «Вот он. Все осложнения у нас из-за него».

— Да господь с вами, вам просто послышалось. Да еще трижды.

— Вот именно. Трижды ведь не могло послышаться.

— А когда это было, в котором часу?

— В четыре утра.

— А кто был в отделении в коридоре?

— Одна сестра у ординаторской спала, а другая сидела возле буфета.