— Ты ребенок, что ли? Не знаешь — захотят, так найдут вину. А если найдут вину — лучше извиниться, а не оправдываться. Помните! Ладно. Вы идите, а вы и вы — останьтесь. По местам, ребята. Впрочем, если уж очень, можно и оправдываться. Работать. А ты начинай оперировать.

Все ушли. Остались «вы и вы».

— А у нас, в общем-то, благополучно все. Все хорошо. Ничего никто не скажет, капать не будут.

Начальник. Вот сейчас-то и проявятся порядочные люди. Порядочный человек именно для таких комиссий и нужен. А вот люди, делающие карьеру, — опасны. Комиссия для них самый лучший трамплин, кого-нибудь подсидеть, на чье-нибудь место сесть.

— Да никто не будет.

— Не будет! Это мы еще посмотрим. Тут вот сейчас и скажутся ваши моральные ценности, для кого правда хороша, а счастье лучше. Сколько я для вас всех сделал. Все вы мне обязаны по гроб, а могу я надеяться на вас? Один вдруг «спасителем» неожиданным оказался! Это что ж! — это непосредственно против меня акт, против моей хирургической тактики и научных воззрений.

— Что вы! Что вы! Он тогда вообще, кроме как о больном, ни о чем не думал. Думал бы — не посмел.

— Ты мне его не защищай. Я его и без тебя знаю. И он-то человек, пожалуй, порядочный, он клепать ни на кого не будет.

Потому только я и оставил его после этого. Эх, черт побери, никогда не знаешь, для чего и кому эта комиссия нужна. Ну ладно, ребята, всем готовиться. Со всеми сомнениями ко мне. Он-то не подведет. Я для него много хорошего сделал. И оставил его после этого дела. Он помнит. Он человек порядочный.

ГЛУХОНЕМОЙ

(Рассказ хирурга)

— Сергей, ты сегодня только его лечишь? Или кого еще оперируешь?

— Только его.

— Занудная операция. Не люблю я их.

— А что делать?

— Да нет, я так. Да и вообще — глухонемой.

— Угу.

Сергей начал мычать. Идиотская манера мычать, когда с тобой разговаривают.

— Да еще жара. Халаты, фартуки, шапки, маски. Сдохнуть можно.

— Дожидайся кондиционера. — Пока Сергей настроен эпически.

— Дождешься. Помрем раньше.

— В новом институте есть, говорят.

— А там все есть. Я вчера был у них. Аппаратура — нам не снилась!

— А чего тебя туда носило?

— Начальник посылал. Я ему говорю, что у них кондиционеры во всех операционных, что производительность труда, говорю, по подсчетам, на восемь — десять процентов повышается; а он мне говорит, что производительность труда в операционной при любых условиях остается одинаковой, как смертность, которая всегда остается стопроцентной в конечном счете, при любых условиях. Оперировать, говорит, надо уметь, и чтоб не мешали. А уж без помощи, говорит, обойдемся. В хорошем настроении был сегодня утром. Надо спросить, кинули ли проволоку кипятить. Вон везут уже.

— Смотри, как ужасно смотрит больной. Смотрит и ни черта сказать не может. Молчит, и все. И не слышит ни черта. Интересно, что у них — постоянный шум в ушах или постоянная тишина?

— Я-то с ним в палате говорил. Немножко записками, немножко жестами. Договариваться с ним трудно. И не только из-за немоты, но и характер гадковат: капризен, разболтан. Чуть что — сразу скандалит. А как скандалить он может?! Кричит да руками размахивает. Представляешь?

— Ну знаешь — его-то грех ругать. Существование его, надо признать, не очень обычно. — Сергей ответил, как это бывало с ним иногда, занудно и резонерски. Ну чего все оправдывать и объяснять. Ну пусть он трижды глухой и пятижды немой — характер-то останется характером.