VI

Мы процитировали в начале этого этюда фразу Ануйя: «Дело чести драматурга — поставлять пьесы». Честь спасена. Ануй поставлял отлично сделанные пьесы. Драматическое развитие у него непрерывно, динамично. Он увлекает зрителя. Реплики «под занавес», финалы отдельных актов или пьес в целом всегда блистательны, отточены, эффектны; стиль, «музыка» достойны того молодого человека, который кубарем скатился с галерки «Комеди де Шанз- Элизе», опьянев от творческого возбуждения.

Жироду, Мюссе, Мариво… Эти имена часто поминают, говоря о театре Ануйя. Нужно бы, полагаю, присовокупить Аристофана и Шекспира. Греки открыли секрет сценического языка, совмещающего искусственность и правдивость, поэзию и обыденность. Шекспир передал его Мюссе, Жироду и Ануйю. Поэтичность этого последнего строится из смеси горечи и чистоты, свежести и разочарования. Все эти персонажи, молодые и старые, хотели бы верить в любовь. Их изначальная наивность наталкивается на очень жестокий мир. И гибнет от этого удара. Тщетно генерал призывает лейтенанта, взывает к нему. Лейтенант мертв, а генералу приходится — худо ли, хорошо — приноравливаться к людям, как они есть.

Ануй начинал бунтарем, а не революционером. Разумеется, общество скрипит по всем швам — богачи стоят своего богатства, бедняки превращаются в битосов. Но Ануй не ставит перед собой задачу изменить общество. Живописность политических вариаций его забавляет, не убеждая. Изменить надо бы самих людей, мужчин и женщин. «Если бы люди затратили сотую часть труда, который они дают себе, чтоб помнить, на то, чтоб забыть, я уверен — на земле давно б уже был мир». Здесь он примыкает к Канту: «Помни, что надо забыть» и к Валери, который утверждал, что история прошлого порождает войны будущего. Даже в любви от воспоминаний одни муки. Эвридика не может насладиться прекрасной любовью в настоящем из-за воспоминания о грязи прошлого. Генеральша терзает своего мужа в память об угасшем счастье.

Что же нужно сделать? Ануй никогда этого не говорит, и он прав. Роль художника — не роль моралиста. Он рисует безумие мира и утешает нас, перевоссоздавая его. «Жизнь всего лишь блуждающая тень, — говорит Шекспир, — бедный комедиант, который ходит гоголем и жестикулирует на сцене один час, а потом умолкает навсегда». К чему же весь этот гнев и злопамятство? Жизнь соткана из той же материи, что наши сновидения. Театральные игры делают ее сносной, сообщая ей форму. Чем занимаются персонажи Ануйя? Ставят комедии; разыгрывают из себя заговорщиков; пытаются сочинить себе прошлое, которого у них не было (Ж.-Б. Баррер метко назвал это поэзией будущего в прошедшем). Что все это доказывает? К счастью, ничего, ибо, исчезни безумие, испарилась бы и поэзия. Но этот гениальный мизантроп знает цену нежности, дружбе, снисходительности и забвению. Он достиг своего рода душевного покоя. Он отвоевал его у абсурда мира, у тягостных воспоминаний, у сегодняшних угроз; и отвоевал с помощью театра, ибо театр — его ремесло и дело его чести.

ПОЛЬ ЭЛЮАР

Политические разногласия не мешают ни восхищаться поэтом, ни уважать человека. Я издавна люблю нежную и здоровую, тонкую и сильную поэзию Элюара; я проникся симпатией к нему как к человеку с первой встречи. Он тотчас поражал чувством братского достоинства, которым пронизано и его творчество. Я придаю огромное значение словам, символизирующим всю его жизнь; «Улавливая то, что еще смутно нарождается в жизни, поэт учит нас наслаждаться чистейшим языком — языком человека улицы и мудреца, женщины, ребенка и безумца. Нужно только пожелать, и тут раскроются подлинные чудеса».