— Не могу, милая. Ты же знаешь.

— Зачем тебе все это нужно? — спросила она.

Мэдж видела печаль в его внимательных зеленых глазах. Видела скорбные морщинки, которых у него раньше не было. И все же ответ был для нее неожиданным.

— Потому что я люблю тебя.

Мэдж отшвырнула его руку, оттолкнула и попыталась закрыть дверцу, Он не дал ей этого сделать. Она начала с ним бороться. Ему удалось схватить ее и вытащить из машины.

— Оставь меня в покое!

— Но почему?

Слезы покатились быстрее. Нахлынула боль, как от раны.

— Потому что это ранит, — всхлипнула она. — Это слишком сильно ранит, а я так устала!

Он привлек ее к себе и крепко обнял.

— О, Мэдж, я знаю. Я знаю…

— Нет, — упрямилась она. — Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь.

— Я многое знаю, — бормотал он, а она отворачивалась, не желая слушать его. — Я говорил с другими медсестрами. И с Пегги Уильямс. Она сказала, что Хыннам — это гиблое место. И что ты ей помогла там выжить.

Пегги. Боже мой, подумала Мэдж. Ясноглазая блондинка, которая играла на гитаре. Она потеряла жениха в авиакатастрофе. Но какое дело до всего этого Майклу?

— Я ничего такого не сделала, — сухо сказала она. — Ничего подобного. Уезжай, Майкл. Оставь меня в покое.

Слезы градом катились по ее лицу, и морской пейзаж подернулся расплывчатым туманом.

— Не могу, милая, — шептал Майкл. — Я никак не могу тебя покинуть. Я это начал, и я должен закончить.

Мэдж, кажется, начала понимать, где находится. Она услышала гудки кораблей в заливе, крики чаек и стрекот насекомых. Она совершенно не помнила, как сюда попала. Помнила только, что пришлось бежать, потому что Джимми преследовал ее. Джимми и другие призраки, для которых у нее не было ни сил, ни времени. Ей надо было заботиться о безопасности детей.

Если с ними все в порядке…

— О господи, — простонала она, пытаясь нырнуть в машину. — Джонни, Джесс. Мне надо…

Майкл удержал ее.

— Они в порядке. Ноты не уедешь, Мэдж, пока мы не поговорим.

— О чем? — вызывающе спросила она. — О прежних добрых днях? Ну что ж, Майкл, я могу припомнить прежний добрый день, будь он проклят. И не один. О чем же мы будем беседовать?

— Пегги говорит, ты всегда била пациентов, — тихо сказал он. — Она еще говорит, что ты вроде как усыновляла по одному парню из каждой партии раненых и тащила его, пока ему не станет лучше. Что ты была одержима работой.

Мэдж старалась удержаться от слез.

— У Пегги память не лучше, чем у меня.

— Ты этого не помнишь?

— Какая разница? Ты хочешь, чтобы я сказала, что помню тебя? Ну ладно, помню! И помню Смитти и то, как приходилось врать тебе, когда он умирал. Я не запомнила твоего имени. Но я помню твои раны. Все говорили, что ты все равно умрешь и зачем, мол, стараться. Но я лучше знала. Хотя потом все уезжали, и я никогда не знала, что с вами дальше случается.

Она отошла от него. Побрела к морю, пока волны не начали лизать носки ее белых туфель. Начинался отлив. Почему-то это еще больше опечалило и рассердило ее.

— Я не могла взять на себя всех этих парней, которые умоляюще глядели на меня, поддержать их, быть их матерью, сестрой и невестой. Я не могла без борьбы позволить им умереть и не могла утешить их, когда они выписывались и уезжали домой без руки или без ноги.

Ее сердце сжималось от стыда. Она не могла смотреть ему в лицо, потому что он любил ее.