Валентина Осеева. Отцовская куртка
Куртка была черная, бархатная, карманы ее топорщились, в глубоком мягком рубчике отливали серебром круглые пуговицы. Сидела она на отцовских плечах крепко, туго обхватывая широкую грудь. — Папаня, а папаня! Отдай мне эту куртку. Ты, гляди, уже старый для нее, — с завистью говорил Ленька, обдергивая свой коротенький пиджачок и приглаживая вихрастую голову. — Я стар, а ты больно молод, — отшучивался отец. Ленька и правда был еще молод. Он учился в четвертом классе, но в семье был старшим. Кроме того, с ним водился соседский Генька. А Генька уже год назад кончил семь классов школы и теперь работал на селе в пожарной команде. Но пожаров в селе не было, зачастую даже дым не поднимался из труб. Шла война, и в колхозе спешили с уборкой урожая. Ленькин отец возвращался домой поздно, при свете фонаря долго возился во дворе и, озабоченно поглядывая на сына, говорил: — Ты, брат, гляди, приучайся к делу. Я не сегодня-завтра на фронт уйду. Большаком в семье останешься! — «Большаком»! — усмехался Ленька. — Стану я еще связываться! Одного Николку по затылку стукнешь, и то к матери побежит жаловаться. — А ты не стукай. Большак — это делу голова, а не рукам воля! Много я тебя по затылку стукал? * * * В день проводов отца в избе шла кутерьма. Мать, как потерянная, хваталась то за одно, то за другое, стряпала, пекла, наспех укладывала в сундучок какие-то вещи. Отец вынимал их и отдавал ей обратно: — Убери. Не в гости еду. Увидев в руках матери бархатную куртку, он посмотрел на Леньку, усмехнулся и ласково сказал: — Носи, большак! Ленька вспыхнул и застеснялся. — Да куда она ему! — всплеснула руками мать. — Не дорос ведь! — Дорастет, — уверенно сказал отец и погладил мать по плечу. Помощником тебе будет! Уложив сундучок, отец обвел взглядом просторную избу, присел на край скамьи и сказал: — По русскому обычаю, посидим перед дорогой. Мать поспешно усадила детей и села с ними рядом, придерживая рукой трехлетнюю Нюрку. Все притихли. Ленька посмотрел на отца, и горло у него сжалось. «Как же мы одни будем?» — подумал он, поняв вдруг, что отец действительно уезжает далеко и надолго. * * * Прощались у околицы. Отец спустил с рук Нюрку и троекратно поцеловался с матерью. — Прости, коль сгоряча обидел когда… Низко, без слез, поклонилась ему мать: — За все, что прожито, за все, что нажито, спасибо тебе, Павел Степанович! Женщины подхватили ее под руки, и Ленька вдруг услышал тонкий плач с разноголосыми причитаниями. Лицо у отца дрогнуло. Он махнул рукой, вынул туго сложенный платок, обтер им лоб, щеки и подозвал Леньку: — До Веселовки проводишь меня. Шли молча. Ленька, в наброшенной на плечи отцовской куртке, размахивая длинными рукавами, то и дело поворачивал тонкую шею, чтоб взглянуть на отца. Но отец о чем-то думал и время от времени тяжело вздыхал. — Ты вот что… пять человек вас у матери… — Он замолчал, не находя простых и нужных слов, которые хотелось сказать сыну. — Ты просись к пулемету. Чуть что — сотню немцев уложишь, озабоченно сказал вдруг Ленька. — Там знают куда… — рассеянно ответил отец. Ленька испуганно посмотрел на его круглое доброе лицо. — А ежели в штыковой пойдешь… — шепотом сказал он и замер, глядя широко раскрытыми глазами в лицо отца. — Ну-ну, — ласково усмехнулся тот. Ленька бросился к нему на шею: — Папка, вернись! Живым вернись! Теплыми ладонями отец оторвал от своей груди голову сына и заглянул в его глаза: — Мать береги. |
