Это был первый опыт и опыт тяжелый, тем более, что дела Савелия Федорыча были расстроены тем же банком, создавшим сильных конкурентов, работавших на чужие капиталы.

II

Деловое банковское утро началось. Целый рой служащих разместился за своими конторками и письменными столами. От публики эти служилые люди были отделены металлической решеткой, натянутой между дубовыми столбиками. Отдельное помещение занимали кассир и артельщик, выдававший деньги. Кабинеты директора, членов правления и учетного комитета помещались в отдельных комнатах. В приотворенную дверь виден был только директорский кабинет с громадным зеленым столом, за которым неподвижно сидела, точно замороженная, фигура самого директора Карла Францовича, аккуратного и степенного остзейского немца. Он обладал способностью высиживать совершенно неподвижно целые часы. Присутствие жизни в этом банковском автомате выражалось только в движении руки, подписывавшей бесконечные бумаги, да в конвульсивном вздрагивании левого глаза, - у Карла Францовича был тик. Принимал посетителей Карл Францович с леденящей торжественностью, говорил каким-то глухим, покойницким голосом и только в редких случаях удостаивал взглядом того, с кем разговаривал. Это была сама судьба, безжалостная, неумолимая и строгая, как и следует быть судьбе. Неопытные люди со страхом вступали в директорский кабинет, ожидая здесь решения своей участи, а опытные знали, что Карл Францович служил только для выставки, вроде тех деревянных манекенов, каких выставляют в окнах модных магазинов, и что судьба зависит совсем не от него. Грозы и несчастия вылетали из маленькой дубовой двери, которая вела в комнату банковского совета, где восседал сам Павел Дмитрич, вершивший за своим письменным столом экономические вопросы громадного края.

Итак, Карл Францович сидел за своим столом, утонув в громадном вычурном кресле. Правая рука двигалась по разным бумагам, которые подсовывал секретарь. Левая директорская щека вздрагивала от тика.

- Бюллетень получен? - коротко спрашивал Карл Францович. Он всегда только спрашивал и не любил отвечать.

Секретарь молча подал длинный лист с торговыми ценами, курсом на бумаги и коммерческими телеграммами. Карл Францович быстро пробежал этот бюллетень глазами и только поморщился. Секретарь угнетенно вздохнул, - этот господин вообще имел какой-то угнетенный, вечнообиженный вид. Есть такие люди, которые могут привести в отчаяние даже собственные карманные часы.

Эта немая сцена была прервана появлением Ивана Андреича, типичного белобрысого купчика с припухшими красными веками, вихрастой шевелюрой и манерами приказчика из плохого магазина. Он вечно куда-то торопился, играл толстой золотой цепочкой и неожиданно раскатывался неудержимым смехом. В председатели правления банка он попал за родительские капиталы.

- Карлу Францовичу сорок одно с кисточкой, - фамильярно заговорил он, ухватив директорскую руку вместе с пером. - Ну, чем обрадуете, шпрехен зи дейч? Директорские глаза указали на бюллетень. Иван Андреич прочитал его и встряхнул головой.

- Что же, в прошлом году мы дали по шестидесяти восьми рублей на акцию, а нынче дадим шесть...

- А вы думает, что это будет приятно господам акционерам?

- Ну, это уж пусть Павел Дмитрич разбирается. - Секретарь наклонился к уху Ивана Андреича и долго что-то шептал.

- Ага... ну, что же, пусть подождет, если это ему нравится, - ответил Иван Андреич.

- Неудобно, Иван Андреич... Почтенный старик и сидит в швейцарской. Он уж в третий раз приезжает...

- Что же мы можем сделать, голубчик? Силой мы не можем затащить его сюда...

Когда секретарь вышел своей неслышной секретарской походкой, Иван Андреич захохотал и проговорил:

- Знаете, кто сидит у швейцара? Старик Копылов.