Изменить размер шрифта - +
 — Ходит по ночам улицами. Заглядывает в окна. Как женишок.

— Смерть? — подпрыгнул Птицелов. — Ходит по ночам? Так не бывает!

Он-то знал, что смерть путешествует на армейских грузовиках. Смерть прячется в головах солдат, заставляя их нажимать спусковые крючки автоматов. Это смерть быстрая, беспощадная, гремящая и плюющая огнем.

А есть еще другая смерть — та, что таится в Стеклянной Плеши. Медленная, ленивая. Тихая-тихая.

Для этих смертей — что ночь, что день.

Есть еще Неназываемые, которые уводят детей в лес. Зачем, правда, непонятно.

— Вот и Колдун говорит, что Лесоруб — никакая не смерть, — Лия наморщила лоб, вспоминая слова Колдуна. — Лесоруб — не смерть, — проговорила важно. — Лесоруб — иная жизнь. Только некоторым такая жизнь хуже погибели.

Она плеснула в кружку заварки, залила кипятком.

— Смерть — не смерть. Жизнь — не жизнь. Ты совсем меня задурила, чихалка! — признался Птицелов. — Я знаю лишь то, что видел своими глазами. Этот Лесоруб, Лия, был у Плеши. И ты — ты! — ему улыбалась!

— Какой ты шумный, Птицелов. Не кричи, а то мне больно внутри. Выпей лучше чаю. И… и уходи. Ночь уже, упыри вышли на охоту.

— Ну спасибо, — буркнул Птицелов. Потом встрепенулся: — А может, я…

— Уходи-уходи, — Лия вымученно улыбнулась. — И папа тебе рад не будет.

— Но… я…

Зима идет. Не доживет до зимы. Уйду отсюда.

— Ладно. И чаю не попил…

 

Птицелову сны снились редко. И чаще всего он был им не рад. Лучше бы они не снились вовсе.

Всякий раз Птицелов оказывался в разоренной гвардейцами деревне. Он спешил уйти в лес, но что-то не давало ему это сделать. Он возвращался к могиле и принимался раскапывать ее руками. В голове стучала одна мысль: похоронил мать живой! А ведь положил ее и отца на самое дно! Летели вверх комья земли, ухали ночные птицы, шумел лес. Он копал, копал, копал. Но тел не было — только какой-то мусор: пакеты, мокрый картон, пустые бутылки, объедки, среди которых копошились черви. А потом словно рябь проходила по могиле, Птицелов не успевал ничего понять, как розовая младенческая ручка с тремя похожими на гусеницы пальцами уже сжимала его ладонь…

Но в эту ночь ему приснилось нечто необычное.

Огромное, ярко освещенное помещение. Света столько, что в нем можно потеряться, как в тумане. И отовсюду слышится детский плач. Куда ни поверни голову, куда ни отступи. Никуда не деться.

Затем его позвали.

— Птицелов!

Силуэт Лии мелькнул в световой дымке и канул в никуда.

— Лия!

Дверь вышибли.

А ведь он всегда запирал ее на засов!

Упыри, подумал Птицелов. Своего ружья у него не водилось, для охоты ему каждый раз одалживал Бошку. Поэтому под матрацем Птицелов держал мясницкий тесак — немного ржавый и чуть-чуть гнутый, но острее бритвы.

Спрыгнул с лежанки, выставил тесак перед собой.

Потом медленно положил тесак на пол, выпрямился. Поднял руки.

Дядька Киту целился в него из двустволки. Кривое лицо мутанта было красно и снова как будто собиралось развалиться на половины.

— Где она, Птицелов?

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

— Вот здесь он ее ждал! — сказал Бошку, тыча корявым пальцем в траву.

Птицелов наклонился, внимательно осмотрел указанное место, но ничего особенного не заметил, только неглубокие отверстия в земле, вроде тех, что оставляют медведки.

Быстрый переход