Их было видимо-невидимо. Больше, чем сейчас нетопырей. Сам Киту знал об этом лишь по рассказам матери, которая девчонкой любила с подружками бегать к карьеру, глазеть на птиц. После бомбежек, чумной эпидемии, нашествия упырей и других бед в те места перестали ходить даже охотники. Незачем. Вряд ли там осталось вообще что-либо живое, тем более съедобное.
А потом с Севера понаехали солдаты и штатские. Понавезли каких-то машин громадных, решетчатых столбов. День и ночь над карьером стояла пыль и дым коромыслом. Местных не подпускали и на пушечный выстрел. Проныры-разведчики сказывали, что машинами этими дырку в земле пробивали. Глубокую-преглубокую. Но когда Отцов на Севере скинули, дырку долбить перестали. А штатские и солдаты разбежались.
И вот теперь следы человека с топором, совершенно отчетливо различимые в белой пыли, вели именно к Норушкиному карьеру.
— Вот он! — вдруг шепотом крикнул Бошку, останавливаясь.
Шедший следом Хлебопек сослепу ткнулся ему в спину.
«Где? Где? Где?» — наперебой забормотали Колотун, Птицелов и Киту.
— Да вот же он! — прошипел Бошку, указывая на темный силуэт впереди.
Странный человек с непропорционально маленький головой стоял неподвижно, странно кособочась, вытянув тощую руку поперек тропы.
— А ну-ка…
Киту оттеснил Птицелова в сторонку, вышел вперед, вскинул дробовик, прицелился. Несколько секунд он плавно водил стволами вверх-вниз, потом опустил ружье и сплюнул под ноги.
— Слепошарый ты, Бошку, — с досадой сказал он. — Хуже Хлебопека… Виселица это, понял!
— И впрямь виселица, — сказал Колотун. — Эх, Бошку, Бошку…
Все загомонили разом. Бошку невнятно оправдывался. Киту, Колотун и Хлебопек наперебой его попрекали.
Птицелов подошел к виселице.
Столб с перекладиной. На верхушке столба продырявленная солдатская каска, которую они приняли за голову. С перекладины свисает обрывок веревки.
Птицелов вернулся к товарищам.
— Эй, вы, — сказал он. — Хватит трепаться. Идти надо!
Те замолчали, повернулись к нему, уставились, будто впервые видели.
— Раскомандовался, — проворчал Бошку, все еще раздосадованный своим промахом. — Видали мы таких командиров…
— Охотнички, — не остался в долгу Птицелов. — Если мы перед каждым столбом стойку будем делать, не догоним гада.
— Столбом, — передразнил его Хлебопек. — Что бы ты понимал, сосунок… Да на столбе этом отцов и братьев наших вешали.
— Знамо, вешали, — сказал Киту. — Для острастки, чтоб носу своего не совали в Норушкин карьер…
— Э-э, погодьте, — всполошился Колотун. — Так туда, значит, нельзя?! Так что ж мы…
— Дочку мою туда увели, — проворчал Киту и, сильно прихрамывал, поковылял вперед.
На такой высоте Птицелов еще не бывал. Раньше все по лесам да по болотам с пустырями бродяжничал, а настоящие горы были далеко. Теперь же все было как на ладони: позади — призрачные развалины города, среди которых ютился поселок мутантов, слева раскинулись болота — мертвая черная жижа. Справа — тускло отблескивающая Стеклянная Плешь. Впереди смутно белели меловые утесы. Где-то там среди них скрывался Норушкин карьер. Туда, если верить дырчатым следам, Темный Лесоруб увел Лию. А скорее всего — унес. Ее следы давно уже пропали.
Поначалу преследователей пропажа следов похищенной девочки даже обрадовала. Решили, что охотник за детьми отпустил добычу. Кинулись искать по кустам, выкликали Лию, да все без толку. |