Но чем дальше текли его речи, тем хуже двигался у Чугунова протокол, тем чаще Ольшевскому приходилось два и три раза повторять одно и то же. Кока понял, что Стасик явился не с пустыми руками.

— Решение посвятить себя художественному слову, — мило делился он воспоминаниями, — возникло у меня спонтанно. Я стал чувствовать потребность в самовыражении. Но чтобы убедиться, что это не эфемерные тенденции, мне нужна аудитория, где я мог бы экспериментировать. Только из таких побуждений я и начал бывать в этой — вы меня поймите — не бонтонной компании. А потом уже привык, родилась — как бы это поточнее выразиться? — обоюдная психологическая интерлюдия. Что поделаешь, — вздохнул он, — се ля ви!

— Понятно, — сказал наконец Чугунов, отложил ручку и стал растирать пальцы. — Что-то ревматизм проклятый разгулялся... Ты вот, Светаев, давай-ка записывай. Чего сидеть без толку?

— Какое же художественное слово вы им читали? — спросил Чугунов, облегченно прокашлявшись. — Покажите что-нибудь из своего мастерства.

— С удовольствием, — галантно согласился Ольшевский. — Вам из классики или из новой поэзии?

— Из новой, — не утерпел Кока.

— Извольте. «По улице шел старичок...»

— Как? — не понял Чугунов.

— Это я читаю стихотворение. Неопубликованное стихотворение одного молодого поэта, Рудика П. Вам ведь фамилию не обязательно? Так вот:

в голосе Ольшевского зазвучал неподдельный пафос, —

— Это как же понимать?

— По-моему, это в защиту природы. Я так трактую. А вам не понравилось? — искренне огорчился Ольшевский. — Могу прочесть другое, специально для вас:

Насчет шалуна с пальчиком не стоило бы... Это уж, пожалуй, слишком. Коку даже зло взяло — из профессиональной солидарности.

* * *

Олег Константинович Вознесенский любил свежий воздух и прохладу: он всегда держал открытой форточку в кабинете. А когда батареи начинали уж слишком жарить, он старался и дверь притворять неплотно — Для тяги (только тишком от Чугунова, а то непременно начнет сетовать на сквозняки и хвататься за поясницу). Вот в такую щель и сунулся Кока посмотреть, явился ли уже кто из компании Ольшевского, или можно пока пойти поболтать.

Чугунов сидел один и занимался странными манипуляциями: отметив пальцем какое-то место в лежавшей перед ним бумаге, он другой листал толстую книжку. Книжка была новая, тугая в корешке и все время стремилась выпрыгнуть из рук и захлопнуться. Чугунов сердито придавил строптивый фолиант локтем, освободившейся рукой выудил из коробки скрепку и поместил ее на листе в том месте, где до того сторожил нужное слово. Теперь он взялся за книгу обеими руками, и та покорилась. Минут пять Чугунов беззвучно шевелил губами, потом мрачно хмыкнул, передвинул скрепку немного вбок и вниз и снова принялся листать страницы, что-то отыскивая. По мере того как скрепка перескакивала все дальше, Коку одолевало любопытство, и, пренебрегши возможностью забежать до допросов к Стрепетову и Раисе, он шагнул в комнату.

При его приближении Чугунов закрыл книгу и отложил в сторону названием вниз.