|
Что-то действовало против его жребия, какая-то Анти-Сила, противоборствующая Силе, старающаяся вернуть его к Примби и примбизму, к тому, чтобы быть мелким и незначительным, жить незаметно, без всякой цели, чтобы наконец умереть и стать абсолютно и бесповоротно мертвым. Эта Анти-Сила сделала так, чтобы его пугали и мучили, оглушали сумасшедшими виршами, внушали ему монотонным въедливым голосом, что он — грязь, а у Бога нет лика, и еще множество подобных кощунств. Но в них нет ни капли правды. Пусть Анти-Сила говорит, говорит — Господи, пусть он хоть немного помолчит! — но истина находится вне этого места, она больше этого места и во всем его превосходит. Сам он един, Саргон был един с самого начала в Шумере и во многих землях, а теперь здесь — тот же дух, повелитель, который служит, такое же единый, как Лондон един, если смотреть на него с высоты. Бесконечно множественный и все же слитый в единую личность. И так же един весь мир. Быть Примби значило уподобиться жалкому домишке в узкой улочке где-то там внизу, поглощенному общей целостностью. Никогда больше он не будет Примби, даже если бы захотел. Вот чего ему следует держаться. А быть Саргоном он может, только отвергнув Примби, — даже пусть это угрожает ему смертью.
И все это время Анти-Сила оскорбляла жизнь и его с помощью помешанного поэта и его декламации. Тот теперь подпал под чары завораживающего, но мерзкого слова (если такую пакость можно назвать словом!) «тру-ля-ля». Он разнообразил декламацию громким взрывным звуком, который производил, проводя губами по тыльной стороне ладони. — Прошу, не сочтите меня циником, — сказал он Саргону. — Это чистейшая Радость Вживе. Саргон не сдержался. Навязывать такое кощунственное поучение самому восстановителю человечества! Внезапно уставив на него грозный перст, он сказал громко и резко: — Вы заблуждаетесь! Поэт поглядел на него и с приветственным жестом сказал: — Тру-ля-ля-ля. — Говорю вам, жизнь реальна! — вскричал Саргон. — Жизнь колоссальна. Жизнь исполнена порядка и смысла. Я пришел сказать это вам и всем людям. Поэт с улыбкой вежливо перебил его: Он продолжал, но Саргон не желал его слушать и повысил голос, чтобы заглушить голос своего противника: — Говорю тебе, жалкая душа! Ты в заблуждении и слепоте, — сказал он. — Ибо на меня снизошел свет, и мне дано понимание. Ты не погибшее существо, каким мнишь себя, или, во всяком случае, все поправимо. Да! Я тоже был погибшим существом, подобным тебе, и еще совсем недавно. Я тоже считал, будто я песчинка, обломочек, ничтожество. Но я услышал зов и был призван созывать других принять со мной участие в великом пробуждении. Мне было видение, и я увидел мир, точно пробудившись от долгого сна. Все сущее находится в единении, и действует едино, и продолжается вечно. Поэт сморщил нос и махнул на Саргона рукой, словно отбрасывая нечто, оскорбляющее его вкус. — Тру-ля-ля! — закричал он. — Все сущее, говорю вам, едино, и действует едино… — Тру-ля-ля! — заметно громче. — Говорю вам! — много громче. — А ну там, заткнитесь! — вскричал громкий и гневный голос Здравого Рассудка, воплощенного в мистере Хиггсе. — У вас сейчас вся палата визжать начнет, — сказал мистер Хиггс, приближаясь и обращаясь к Саргону тоном благого увещевания. — Заткнись. И после краткого размышления Владыка Всего Мира покорился. Жестом, исполненным высочайшего достоинства, он показал мистеру Хиггсу, что его грубые требования приняты во внимание. — Вот и ладненько, — сказал Хиггс. — Вы-то удержитесь, если захотите. |
