Дивайзис вернулся с небольшой фотографией в золотой рамочке.

— Посмотрите-ка! — сказал он, протягивая ее Лэмбоуну. — Это же вылитая Кристина-Альберта. Видите, какое удивительное сходство? Конечно, если не обращать внимания на эту нелепую прическу и то, как воротничок закрывает ей шею почти до подбородка.

Он отдал карточку Кристине-Альберте и бросил на Лэмбоуна недоумевающий вопросительный взгляд.

— Да, словно я снялась в маскарадном костюме, — согласилась Кристина-Альберта, глядя на фотографию. Наступила долгая пауза. Она подняла глаза и увидела выражение на его лице. Ее мысли совершили фантастический скачок. Настолько фантастический, что вернулись к исходному положению. Словно вспышка молнии в непроглядно темной ночи. Она сделала огромное усилие вернуть разговор в прежнее русло, вести себя так, как будто ее мысли не совершали этого прыжка.

— Но какое все это имеет отношение к тому, что случилось с папочкой? — спросила она.

— Никакого прямого. Ваше сходство с моей матерью — чистейшее совпадение, чистейшее. Но какое странное! Ну, и мое внимание отвлеклось. Извините меня. Я верю, что подобное сходство свидетельствует о каком-то кровном родстве. Я полагаю, что какие-то предки вашей матери… Как, вы сказали, их фамилия? Хоскин?

— Разве я сказала? Не помню. Нет, я ничего не говорила. Нет! Ее девичья фамилия была Хоссет.

— Ах, да! Хоссет. Так, наверное, два-три поколения назад Хоссеты и Дивайзисы породнились через брак. И вот, пожалуйста! Мы с вами в родстве… неизвестно какой степени. В семьях внешность предков время от времени повторяется в потомках. Это по-своему связывает нас, Кристина-Альберта, вы согласны? Это дает мне право на личный интерес. Я больше не воспринимаю вас как просто пациентку. А вернее — как просто знакомую Пола. Я чувствую связь между нами. Ну… вот так. Вернемся к вашему отцу. Который женился на вашей матери как раз тогда, когда они затеяли ту давнюю войну в Южной Африке. Он всегда был мечтательного типа, не наблюдательным. Как мы говорили. Даже в самом начале…

Он вдруг умолк.

— Да, всегда, — сказала Кристина-Альберта после долгой паузы.

— Мы обо всем этом уже говорили, — сказал Дивайзис, умолк и почти минуту не мог найти слов. — Да, — сказал он наконец.

Сердце у нее колотилось, щеки порозовели от волнения. Ее быстрая сообразительность восполнила все пробелы. Она поняла… и снова все смешалось. Она предпочла бы уйти, обдумать… Но нельзя! Надо не думать о вопросах, которые заполняли ее мысли. Но ее сознание устремлялось вперед, как упрямый путник, застигнутый бурей. Ее мать… Она пыталась вспомнить что-то о своей матери, так долго подавляемое. «Удрал, а меня оставил расхлебывать». Так? Ее мать лежала в кровати и бредила. Кто удрал? Расхлебывать что? Это непреходящее недоумение. Это подозрение. Эта мечта. Но слушай же его сейчас, Кристина-Альберта! Слушай его! Она всем своим существом следила за ним — и будто была глуха к его словам.

А он говорил, что теперь, когда он убедился, что Примби не сумасшедший, ему совершенно ясно, как следует взяться за дело. В деле Примби они столкнулись со старой-старой историей превращения нормальных людей в сумасшедших. В деле Примби они столкнулись со старой-старой историей превращения нормальных людей в сумасшедших. (Он повторил эту фразу слово за словом, видимо не замечая, что дважды сказал одно и то же.) Всем выдающимся людям грозит опасность быть непонятыми, но люди типа Примби, оригинальные, но не умеющие выражаться абстрактно, не владеющие философским методом, выражают свои чувства и стремления в фантастических формах, а потому особенно легко задевают, пробуждают подозрения, страх, враждебность.