Она занималась любовью… Странно это было…

Эти увертливые люди следят, следят за ней, может быть, читают ее мысли, проникают в нее…

Кристина-Альберта закрыла свой номер «Скетча» почти с хлопком и вышла из гостиной с безмятежным лицом. Она затворила за собой дверь и спустилась в курительную посмотреть, что сталось с ее отцом.

«Я ушла перед самой интересной частью разговора», — подумала Кристина-Альберта.

Выяснилась, что ее отец и джентльмен из лесов Бирмы после длительного и блистательного состязания в «кха-кха» вступили в разговор. Но к несчастью, разговор этот не подходил для ее ушей.

— В Сиаме, Камбодже, Тонкине полно таких храмов. Вас ведут туда и показывают.

— Замечательно, — сказал мистер Примби. — Замечательно. А вы не думаете, что изваяния, о которых вы говорите?.. Какой-нибудь высший символизм?

Оба джентльмена вдруг заметили Кристину-Альберту, внимательно пребывающую на заднем плане.

— Символизм, — сказал лесной джентльмен. — Символизм. — И тут у него начались какие-то неприятности с гортанью. — Языческие непристойности… Трудно объяснить… В присутствии барышни… Кха-кха.

— Кха-кха, — сказал мистер Примби. — Ты пришла пожелать спокойной ночи, дорогая? У нас довольно… довольно специальный разговор.

— Я так и поняла, папочка, — сказал Кристина-Альберта, подошла и присела на ручку кресла.

— Спокойной ночи, папуленька, — сказала она.

Задумчивая, пауза.

— По-моему, этот Танбридж мне подходит, — сказал мистер Примби.

— Надеюсь, что так и будет, папуленька. Спокойной ночи.

Довольно подробно первый вечер Кристины-Альберты в пансионе «Петунье» был описан потому, что это был образчик всех тихих, не отмеченных никакими событиями вечеров, которые, казалось, предстояли там мистеру Примби. Он запечатлелся в ее памяти как неизмеримая огромность бессобытийности, в которой с ним не может произойти ничего вредного или смущающего. Последняя отдаленная возможность смущения его фантазии словно бы исчезла на следующий день, когда миссис Боун сообщила супруге джентльмена с бакенбардами, что они с мужем на следующий день отбывают в Бат — видимо, им улыбнулась удача. Они сняли именно те комнаты на зиму, именно в том пансионе, который облюбовали давным-давно.

— Танбридж кажется таким унылым, — сказала она. — После Бирмы.

Обед походил на предыдущий. Перелетные Птицы улетели, а мистер Примби поразил себя, Кристину-Альберту, и пухлую горничную, и собравшееся общество, осведомившись, нельзя ли послать (кха-кха) за бутылкой или фляжкой кьянти.

— Это итальянское вино, — сообщил мистер Примби пухлой горничной, чтобы посодействовать ей в розысках. Но в карте доставляемых вин кьянти не значилось, и после беседы, заметно напоминавшей ту, которую накануне вели Перелетные Птицы, столик мистера Примби украсило бургундское из Австралии, а также (по просьбе Кристины-Альберты) бутылка минеральной воды.

После этого проявления инициативы, самоутверждения и безудержной светской смелости мистер Примби до конца обеда ограничивался практически только кха-кхаканьем.

Последующая жизнь в гостиной тоже пустотой уподобилась предыдущему вечеру. Кристина-Альберта выкурила свою, возможно, нелегальную сигарету в салоне, вернее, выкурила она их две, и мисс Маргарет Рустер смотрела на нее сквозь занавес из бус возле комнаты для расчетов, а мисс Эмили втянула воздух носом на верхней площадке лестницы, но сказано ничего не было. А затем мистер Примби последовал за майором Боуном в курительную, чтобы получить всю возможную информацию об изваяния в храмах и религиозных обычаях народов к востоку от Индии.