— Схожу — что бы Билли там ни говорил. Мне все равно, если это болезнь. Я опасаюсь за этого человечка. Я боюсь. Он слишком уж ясноглаз для этого жестокого мира.

И на следующее утро Бобби пошел. Он пошел в суд на Лемон-сквер и просидел там все мрачное утро в ожидании Саргона, который так и не появился. Он все утро слушал, как перед судьей представали пьяницы и им подобные. Дело об украденных сифонах содовой, два супружеских скандала и все подробности преднамеренного разбития зеркального стекла витрины с целью ограбления. Но о Саргоне — ничего. Судья удалился, присутствующие начали расходиться. Он расспросил полицейского, но тот ничего о Саргоне не слышал, как и о небольшом переполохе в ресторане «Рубикон». А в тот ли суд он пришел, спросил полицейский. И Бобби кинулся стремглав на Минтон-стрит. Минтон-стрит тоже, казалось, понятия не имела о Саргоне. А заглянуть в участок Бобби ни там, ни там в голову не пришло. Он ушел в полной растерянности. Попытался отыскать упоминание про Саргона в вечерних газетах. Ни строчки ни о «Рубиконе», ни о нем. А что, если ему не предъявили обвинения? Бобби кинулся домой и взлетел по лестнице в тщетной надежде. Уныло-пустая комната, открытое окно, карта мира на полу. Саргон каким-то образом перестал существовать?

Следующий день не предъявил ни Саргона, ни вестей о Саргоне. Бобби перестал спать по ночам.

Через трое суток Билли, который тайком следил за своим другом, сказал небрежно:

— А почему бы тебе не сходить навести справки у Верховного Мандарина в участке на Лемон-стрит? Если кому-то что-то известно, так, уж конечно, ему.

Когда Бобби проводили к инспектору Муллинсу, он увидел перед собой того самого красивого полицейского чина, которого наблюдал в вестибюле ресторана «Рубикон».

— Вы тот молодой человек, который так-таки ничего о нем не знал три вечера назад, — сказал инспектор Муллинс, не отвечая на вопрос Бобби.

Бобби откровенно объяснил положение вещей.

— Теперь от этого толку мало, — сказал инспектор. — Тем не менее все было сделано по заведенному порядку. Мы, согласно с данным нам правом, отвезли его в приходскую больницу — для наблюдения за его душевным состоянием. Они держат их там трое суток. Затем либо ставят диагноз, либо отпускают. Или предъявляют обвинение.

— Диагноз? — переспросил Бобби.

— Невменяемость, — сказал инспектор Муллинс.

— Так что было с ним?

— Полагаю, самое обычное. Вполне ясный случай. Сейчас он официально признанный сумасшедший, я полагаю, и либо уже в Каммердаун-Хилле, либо находится на пути туда. Или, если там нет свободных коек, куда-нибудь еще.

— Так быстро! — Бобби присвистнул и обескуражено помолчал. — А могу я поехать в Каммердаун-Хилл повидать его? — спросил он затем.

— Наверное, нет, — сказал инспектор Муллинс. — Вы же ему не родственник.

— Но я интересуюсь его судьбой.

— Это не ваше дело.

— Верно. Но он мне нравится. И, по-моему, он не совсем сумасшедший… Как-то странно, что его родные… А вам что-нибудь известно о его родных? Я мог бы съездить к ним, рассказать про него.

— Так-то так, — сказал инспектор. — Но я не знаю, кто они. Возможно, вам удастся узнать в больнице, или получите сведения о них из Каммердауна. Не знаю. И вполне вероятно, что и там о его родственниках ничего неизвестно. В мире полно таких безымянных и бездомных. Не исключено, что у него вообще нет родственников, то есть таких, которые захотели бы о нем позаботиться. Насколько я понимаю, до мужчины или женщины, если их официально признали сумасшедшими и отправили в сумасшедший дом, постороннему добраться трудно.