— Нет, — отвечаю я. Я кривлю губы, глядя на Элиаса, словно спрашивая, что это с Кеннетом, и затем начинаю продвигаться к выходу.

— Рад был познакомиться с тобой, Одри, — окликает меня Элиас. — Может, ещё увидимся.

Я в полуобороте к нему, сердце гулко бьётся в груди. Я ничего не отвечаю, боясь, что он услышит это в моём голосе — печаль, абсолютный страх следующего шага. Я пробуду в «Руби» только один день, а затем меня отправят к моей бабушке. Честно говоря, сегодня я повеселилась так, как не веселилась уже тысячу лет. Мне не хочется разрушать этот момент, позволяя кому бы то ни было узнать, насколько я сломлена. Поэтому я просто машу ему рукой и маневрирую в толпе к дверям.

На выходе из зала мои глаза возвращаются к Элиасу. Он одиноко сидит в алькове, одетый для вечеринки, но каким-то образом лишний на ней. Уголки его рта опущены, он смотрит на танцующих, бокал в руке, и вид у него такой, словно ему тяжело быть здесь.

В коридоре на моём этаже тихо, настолько осязаемо тихо, что даже трудно дышать. Я захожу в свою комнату, бросаю ключ на комод и отбрасываю свои вьетнамки куда-то под кровать. В голове всё плывёт, и я быстро хватаю первую попавшуюся пижаму. Она мягкая, а штаны вытянулись на коленках. Я выключаю свет и забираюсь в кровать.

Я смотрю в окно на золотистые деревья, подсвеченные снизу огнями отеля. Здесь так безмятежно. Моя голова проваливается в подушку, с каждым морганием веки становятся всё тяжелее и тяжелее. Поездка вымотала меня, а в руке чувствуется тупая боль. Я потираю запястье, но пейзаж за окном медленно исчезает. Я думаю о вечеринке, об Элиасе. О том, как он пытался скрыть улыбку за ободком бокала, о золотистом оттенке в его глазах, когда он скользил по мне взглядом. Могу представить, на какого рода экскурсию он меня приглашал. Она бы наверняка закончилась в его комнате. И я не уверена, что была бы против такого хода событий.

Я сворачиваюсь калачиком и утыкаюсь в подушку, как будто меня обнимает человек. Я представляю себе его руки, обнимающие меня, биение его сердца под моей ладонью. И притворяюсь, что это не подушка, а Элиас, такой тёплый и уютный.

— Как ты сюда попала? — снова слышу его вопрос.

Я начинаю засыпать, и комната качается. Глубокий сон манит меня, и ему трудно противостоять. Полностью закрыв глаза, я отвечаю:

Я медленно вылезаю из кровати и на ощупь пробираюсь к двери. Из коридора до меня еле-еле доносится мелодия, но звучит слишком близко, чтобы быть музыкой с вечеринки. Я прислушиваюсь и тут же понимаю, что уже где-то слышала эту песню. Только никак не могу вспомнить где.

Оглянувшись назад, в темноту комнаты, я размышляю, не вернуться ли мне обратно в постель. Но, наконец, мысль о том, что где-то совсем недалеко проходит вечеринка, становится слишком заманчивой. Я открываю дверь, петли которой скрипят в тишине, и высовываю голову, чтобы проверить, нет ли кого в коридоре. Поначалу меня ослепляет внезапный яркий свет, но глаза почти сразу привыкают, и я вижу, что там никого нет. Кажется, что музыка доносится из конца коридора.

Что же это за песня?

Выдвинув щеколду, чтобы дверь случайно не захлопнулась, оставив меня снаружи, я, босая, выхожу из комнаты. Прикрыв дверь, я ещё раз с любопытством осматриваюсь. Вроде как бренчат струны, похоже на гитару, но медленно, слишком медленно, чтобы разобрать мелодию. Как только я покидаю безопасное пространство рядом с дверью своего номера, моё сердце тут же начинает бешено колотиться, а в горле сразу становится сухо.

Я изучаю каждую дверь, мимо которой прохожу, пытаясь найти источник музыки. Не знаю точно, который час, но уверена в одном — безумно поздно, чтобы не спать. Поздно, чтобы непрерывно слушать одну и ту же песню. Что же за песня? Чем ближе я подхожу к последней комнате, тем ниже становится температура, всё холоднее и холоднее. Я начинаю дрожать и обнимаю себя руками, потирая плечи.