— От тебя, Станислав, ничего и не требуется. Только отвечай на вопросы. — Ковалев оттолкнулся от подоконника, подошел и сел на угол письменного стола. Стае горестно вздохнул, всем своим видом давая понять, что он был бы рад помочь, но действительно ничего не понимает и не знает.

На самом деле все было наоборот. Стае как раз мог помочь, но отнюдь не радовался этой возможности. Не первый раз сталкиваясь с операми, он прекрасно понимал, что сказать все равно придется и чем быстрее он скажет, тем лучше для него. Подремлет часок-другой в камере, пока они проверят его слова, а потом отправится в свою «стекляшку» и в дальнейшем сможет рассчитывать на более приятное к себе отношение со стороны. Если, конечно, не будет определенных границ переходить. Но он их и так уже давно не переходит: хватит, отсидел два срока, отдал «хозяину» пять лет жизни. Прекрасно все это понимая, Стае, однако, продолжал тянуть время, надеясь неизвестно на что. Не отпустят ведь отсюда просто так, ничего не добившись, это и ежу понятно. И ссориться с ними неохота, и говорить ничего ужасно не хочется. И не из-за страха или какой-то там блатной романтики и благородства. Плохо, что опера незнакомые. Со «своими», из «родного» 21-го отделения, он бы быстро договорился. А эти — кто знает, что у них на уме и что им на самом деле нужно? Один все время Стасиком зовет (попробовал бы так на улице назвать!) и поглядывает этак снисходительно, как чемпион по боксу на уличного хулигана, нагло требующего закурить и не подозревающего о том, что через минуту упадет со сломанной челюстью. А второй все заладил звать его на польский манер, с ударением на предпоследнем слоге — Станислав, и тоже поглядывает как-то странно. Спокойный, и говорит уверенно, негромко, и смотрит тоже уверенно, только чуть-чуть грустно и устало. Смотрит, смотрит, а потом вдруг в глазах вспыхнет что-то, как будто он к мишени приглядывается, ищет, где следующую дырку сделать. Свет еще этот дурацкий, прямо в глаза, и лампа иногда жужжать начинает. Что им, не починить, что ли?.. Ну вот, что он с подоконника пересел? И шагов за спиной не слышно. Бить, что ли, собрались?

Мгновенно вспотев, Стае покосился через плечо, но Петрова не увидел.

— Не вертись! — одернул Костя и угрожающе скрипнул столом.

Шаги за спиной возобновились, приблизились, и Стае почувствовал, что кто-то тяжело облокотился на спинку его стула.

— Значит, так. — Закурив «Беломор», Костя наклонился вперед и пристально посмотрел в глаза Стасу. — Объясняю в последний раз. Время уговоров кончилось. Что нас интересует — мы тебе объяснили раз десять. Ты все понял… Молчать! Ты все понял. И знаешь. Знаешь то, что нам надо. Знаешь, но говорить не хочешь. Причем прекрасно знаешь, что и мы знаем, что ты это знаешь. Следишь за мыслью? Я не слишком быстро говорю?

Дождавшись запоздалого утвердительного кивка, Костя выдохнул вонючий папиросный дым и продолжил:

— Ты ведь у нас парень ученый. Сколько лет-то сидел? Шесть?

— Пять и четыре месяца.

— Достаточно. Стало быть, кухню нашу знаешь. Не надо тебе все разжевывать. Понимаешь, что мы ведь не просто так в первое попавшееся кафе зашли, увидели твою рожу и забрали, потому что не понравилась. Нет, мы же ведь ехали конкретно за тобой. И знали, кто ты и где тебя искать. Раньше-то мы ведь не встречались, так ведь?.. Вот, и прекрасно понимаешь, что раз мы на тебя сели, то так просто уже не слезем.