Поляна внизу выглядела так, будто какие-то гигантские пауки оплели ее своей паутиной: все вокруг было затянуто нитями, теперь побелевшими и намертво застывшими. Было странно, что эта тончайшая на вид паутина совершенно не колышется от сильного ветра, раскачивающего даже верхушки гигантских деревьев…

    Среди лачуг виднелись силуэты людей и лошадей, оплетенные нитями. Они тоже не шевелились.

    Неожиданно раздался громкий треск. Я оглянулся и увидел, как молодое дерево, опутанное нитями, надломилось у самого основания и рухнуло. Краем глаза я одновременно с этим заметил, как несколько кустов распласталось по земле с негромким треском, причем корни, как живые, сами вылезли из почвы. Еще один куст шевельнулся прямо передо мной… Одна из лачуг как-то вся сжалась и рухнула… Другая… Я наблюдал это, как во сне, испытывая одновременно и ужас, и любопытство…

    Послышался облегченный вздох Розалинды в глубине пещеры. Я поднялся на ноги и пошел к ней, Мишель двинулся следом.

    – Это было отвратительно ! – мысленно объявила Петра.

    И только тут она увидела фигуру в белом. Женщина еще два-три раза взмахнула своей железной флягой, потом сняла перчатки и откинула с лица капюшон. Она пристально смотрела на нас, и мы тоже не отрывали от нее глаз…

    Глаза у нее были огромные – карие, с зеленоватыми крапинками, с густыми и длинными золотистыми ресницами. Нос прямой, с тонко вырезанными ноздрями. Рот, пожалуй, чуть-чуть великоват, подбородок округлый, нежный, но отнюдь не безвольный, волосы чуть темнее, чем у Розалинды и – самое поразительное – коротко остриженные: они даже не достигали плеч…

    Но больше всего поражала совершенно непередаваемая чистота ее лица, от которого мы не могли отвести глаз.

    Это была не бледность, а необъяснимая гладкость и чистота кожи. Она была без единой складки или морщинки, словно ее никогда не касались ни дождь, ни ветер, ни пыль… Трудно было поверить глазам: такая кожа просто не могла быть у живой женщины… А ведь она была уже не девчонка, ей было уже никак не меньше тридцати – это чувствовалось… Во всем ее облике сквозила такая уверенность в себе, такое чувство собственного достоинства, рядом с которой «маска» Розалинды выглядела нелепой и жалкой бравадой…

    Внимательно оглядев всех нас, она перевела взгляд на Петру, улыбнулась ей ослепительной улыбкой, приоткрывшей на мгновение белоснежные зубы… Мы уловили ее мысли, вернее, целый набор чувств, мгновенно сменяющих друг друга: радость, облегчение, сомнение и, к нашему удивлению, налет какого-то беспокойства, отдаленно напоминающего страх. Вся эта «смесь» почти не затронула Петру, но кое-что она, видимо, все-таки уловила, во всяком случае, личико у нее стало очень серьезным, глаза широко раскрылись, и она молча смотрела на женщину, словно почувствовала, что переживает сейчас одно из важнейших событий в своей жизни.

    Через несколько секунд выражение лица Петры стало мягче: что-то «отпустило» ее. Она улыбнулась, радостно тряхнула головой и засмеялась. Что-то явно произошло между ней и этой женщиной, чем-то они обменялись друг с другом, но мы при этом ничего не услышали . Я оглянулся на Розалинду, она отрицательно качнула головой и продолжала, не отрываясь, смотреть на селандку.

    Та наклонилась и подхватила Петру на руки. Петра подняла ручонку и осторожно дотронулась до лица женщины, словно хотела убедиться, что оно настоящее. Селандка рассмеялась, расцеловала ее и поставила на пол. Потом она тряхнула головой, как будто тоже не до конца поверила в то, что увидела .