По тону врача Глория поняла, что французский представлял в ее глазах если и не полную деградацию в сравнении с двумя вышеупомянутыми предметами, то, во всяком случае, повод для материнского горя, ибо приходилось наконец признать, что из сына не выйдет ничего путного. Лежа на спине с задранными ногами, Глория ринулась на защиту французского с таким пылом, что гинекологиню одолели сомнения, и она даже оторвалась от кольпоскопа, чтобы посмотреть в лицо Глории, возражая против ее доводов.
— А «феминин стадиз»? — спросила Глория, с усилием приподняв верхнюю часть тела.
— Пф! — фыркнула гинекологиня и снова склонилась к кольпоскопу.
— А франкофония? — добила ее Глория, тяжело откинувшись на спину. Пусть-ка попробует отрицать, что французскому принадлежит будущее!
— Ну, раз вы говорите… — сдалась та.
— Вы не могли бы его вынуть? — попросила Глория, показывая на зеркало.
— Ох, совсем из головы вон! — извинилась гинекологиня.
В каком-то смысле Глория в тот день родила Бабилу.
Сказать, что она пришла в восторг, когда белобрысый коротышка, который отзывался на кличку Бабилу, явился, сославшись на гинекологиню, к ней в кабинет, было бы преувеличением. Она обнаружила, что не все гомосексуалисты — красавцы, а ведь в этом сложившемся представлении ей никогда не приходило в голову усомниться. Связывая красоту мужчины с гомосексуальными наклонностями, Глория не подпускала к себе тех, что ей по-настоящему нравились и благоразумно остановилась на Механике с его весьма средними эстетическими данными. С этого разочарования началась ее неприязнь к Бабилу, которая усилилась, когда она поняла еще кое-что: душа и сердце, вопреки ее изначальной теории, не компенсировали недостатков внешности — наоборот, полностью им соответствовали, а это уже называется перебор. Бабилу был еще безобразнее морально, чем физически. Итак, Глория пустила врага в свой стан, но почему-то не спешила от него избавиться: он был ей нужен, чтобы распалять подспудную ярость, без которой она не могла работать, как мотор без топлива. Она постоянно злилась на Бабилу, помыкала им — а он не очень-то и сопротивлялся, — и другие ее сотрудники с его появлением вздохнули свободнее.
Бабилу стал ее личным секретарем, очень личным — он попросту был у нее на побегушках. Это он давал Кристел первые уроки вождения, после чего гинекологине пришлось заплатить за новое крыло к «Кадиллаку» сына. А кто как не он носил в чистку вещи начальницы, бегал за жареным цыпленком, когда на нее нападал жор во время диеты, поливал ее чахлые комнатные растения, кормил и поил крысу, до которой никому больше не было дела, и мыл грузовичок Механика между двумя переездами к родителям?
Вот уже несколько недель Бабилу переводил в своем текстовом редакторе фрагменты романа Авроры — Глория высветила их для него желтым. Он терпеть не мог эту работу — переводить слово в слово, печатая одним пальцем по буковке. Глаза противно слезились от экрана, свет которого так раздражал, что Бабилу выполнял эту повинность ночами и каждое утро выдавал очередную порцию. Глория находила ее, проснувшись, на экране своего компьютера: Splatch! Have a good day!
По официальной версии выжимки делались, чтобы представить обзор творчества Авроры Амер студентам группы «феминин стадиз». Но, воспользовавшись тайным паролем компьютера начальницы — не привыкать, когда-то он так же открывал ящик чужого стола, стащив ключ, — Бабилу обнаружил, что на его переводе растет будущий роман Глории Паттер, «African Woman». Оп-ля! Splatch!
Его работа над переводом продвигалась медленно, урывками, так что роман существовал пока в виде наметок. Однако уже вырисовывался сюжет: молоденькая девушка из африканской деревни, именуемой «Образцовой», попав в бордель, который содержит Королева Маб, познает жизнь Порт-Банана. |