|
Это не противоречит здравому смыслу. Равно как и нельзя закрывать глаза на тот экспериментальный факт, что эта информация, предоставляемая самим человеком на первой встрече, преобразуется в целостную структуру. Этому можно найти подтверждение и в нашей обычной практике, с этим мы все сталкиваемся в процессе интервью: мы можем, например, говорить, что не "чувствуем" другого человека и поэтому нам необходимо продлить интервью, пока информация не "перейдет" в определенную форму в нашем сознании; В особенности нам бывает недоступно "чувство", когда мы сами настроены враждебно или нас возмущают эти отношения, т.е. когда мы не впускаем другого человека; при этом неважно, какие блестящие умозаключения мы выдаем в данный момент. Это и есть классическое различие между знанием и знанием о чем-то. Когда мы стремимся узнать человека, знание о нем должно быть подчинено всеобъемлющему факту его реального существовании.
В древнегреческом и древнееврейском языках глагол познать имеет то же значение, что и "иметь половую связь". Это встречается сплошь и рядом в переводе Библии Кинга Джеймса: "Авраам познал жену свою, и она понесла..." В английском языке шестнадцатого и семнадцатого веков слово познать имело такое же значение. Таким образом, можно отметить очень близкую этимологическую связь между знанием и любовью. Знание другого человека, как и любовь к нему, приводит к союзу, диалектическому партнерству с другим человеком. Бинсвангер дает этому явлению определение "двойственного метода". Вообще говоря, у любого человека должна быть готовность, по меньшей мере, любить другого человека и понимать его. Первое знакомство с бытием другого человека может глубоко потрясти и потенциально вызывать тревогу. Оно может также стать источником радости. Так или иначе, оно может быть глубоко захватывающим и волнующим. Понятно, что терапевт может испытывать соблазн к тому, чтобы для собственного удобства абстрагироваться от первой встречи, думая о другом человеке просто как о "пациенте" или фокусируясь только на конкретных аспектах поведения. Но если в отношении другого человека применять главным образом формальную точку зрения, то становится очевидным, что защиту от тревоги можно получить только ценой изоляции себя от других, а также посредством радикального искажения реальности: ведь в таком случае человек уже действительно не замечает другого. Мы отнюдь не дискредитируем всю важность метода терапевта, когда отмечаем, что метод, как и информацию, необходимо ставить в зависимость от факта реальности двух людей, находящихся в кабинете. На это обращал внимание еще Сартр: "Если мы считаем, что человека можно анализировать и сводить к исходным данным, к детерминированным влечениям (или "желаниям"), которые направлены на предмет, на определенные отличительные черты объекта", то мы в результате можем придти к навязыванию системы субстанций, которую потом будем называть механизмами, динамикой или стереотипами. Но здесь мы сталкиваемся с дилеммой. Человек стал "похож на кусок глины, которому приходится пассивно воспринимать (желания), или он просто представляет узел из этих непреодолимых влечений или тенденции. И в том, и в другом случае человек исчезает; мы больше уже не можем встретить "того", с кем происходило нечто подобное" 1 Достаточно сложно дать определение бытию и Dasein, но наша задача становится вдвойне сложной, поскольку, используя эти определения и их коннотации, мы сталкиваемся с сильным сопротивлением. Кто-то из читателей может подумать, что эти слова (которые используются в достаточно пренебрежительном смысле и являются "смутными") представляют собой всего лишь новую форму "мистицизма". Но пренебрежительное отношение к этому подходу демонстрирует очевидное увиливание от ответа. Интересно, что определение мистический используется в этом уничижительном смысле и означает все то, что мы не можем разделить на сегменты и пересчитать. |
