Он почти бежал по лестнице вниз, как вдруг на ходу остановился, едва не выронив чемодан.

Возле входа в накопитель стояли два омоновца и о чем то говорили с дежурной.

– В туалет один побежал, – донеслось до Сережи. – Сейчас должен вернуться, я его предупредила.

Стараясь быть незамеченным, он снова поднялся наверх, прошел мимо туалета, спустился по другой лестнице. Посмотрел через стеклянную стену на свой самолет. Последние пассажиры поднимались по трапу.

Тоска его взяла. Значит, не удастся улететь? По сути, он сейчас прячется от ментов. Хотя пока ничего дурного не сделал. Вернее, уже сделал – скрывает краденое.

Неужели эти кавказцы показали на него? Он сел в сторонке среди пассажиров, поглядывая, как открываются двери и люки самолета.

Зачем им это надо? Если их ловят как похитителей бриллиантов, зачем показывать на него? Сейчас камней у них нет, попробуй докажи. А если возьмут его по их наущению, то ему придется показать, что драгоценность ему передали они. Чтобы пронес. Стало быть, не выгодно им, чтобы его взяли. Наверное, кто то вел их, следил за ними и видел, как они общались с ним. И тот наблюдатель сказал про это ментам.

Значит, лететь ему с камнями нельзя. Просто голова кругом. А что с ними делать? Надо будет придумать. Но не сидеть же здесь в аэропорту и не ждать, когда его возьмут с поличным. Пришьют срок за укрывательство.

Выход был один – возвращаться в часть. Он подпишет контракт, как его просили, останется там и будет ждать момента, когда с этими камнями можно будет слинять. Когда про него забудут.

Наверное, его сейчас везде ищут. На вокзале в том числе. Нет, вернуться в родную часть – самое то. И там залечь на дно. Переждать.

Кстати, не так уж плохо там ему было. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе. Не он опять же сказал, но и с этим он полностью согласен.

И он вернулся в часть. Написал задним числом – на всякий случай – заявление о сверхсрочной. «Батя» прослезился, расцеловал и подмахнул, как всегда, не глядя.

Теперь у него было алиби. Пусть хоть такое хлипкое. К тому же он верил, что в обиду его здесь не дадут. Он верил в судьбу. Верил, что все, что ни делается, – к лучшему. Значит, ему предначертано побыть здесь еще год другой. Такие деньги, спрятанные в тюбике с шампунем, он не заработает на гражданке и за пятьдесят лет. И это «ангел хранитель» вручил ему бриллианты, отправив обратно, на дорогу своей судьбы. Ибо в том самолете она бы оборвалась… Самолет разбился, заходя на посадку. В Новосибирске…

9

Слава Грязнов ходил по моему кабинету и говорил, говорил, размахивая руками. Время от времени останавливался, чтобы переспросить: «Старичок, у тебя действительно ничего не осталось в сейфе?»

– Может, нам самим слазить туда на чердак и своими руками там все перебрать перещупать? – вдруг спросил он.

– Восемь дней прошло, – махнул я рукой. – Ни одного свидетеля. Уж как я этих ребят с Украины пытал. У них одно на уме – скорей бы вернуться домой. Ничого не бачили, ничого не слыхали…

– У тебя есть протокол допроса – магнитофонная запись их рассказа? – спросил Слава. – Ты ничего не упустил?

– А они ничего толкового и не рассказали, – вздохнул Володя Фрязин. – Их показания уместились на полстраничке протокола.

– Подумаем еще раз. – Слава приложил палец к губам. – Этот банк «Лютеция» был открыт в ноябре девяносто первого года. Понимаешь?

– На деньги родной партии и дорогого правительства, – усмехнулся я. – Тебя, Славик, я позвал, как свежую голову. Чтобы ты смог взглянуть на все со стороны.