Полковник уже подумывал о том, что с возрастом теряет хватку и ошибается, когда из приемной донесся подозрительный шум, а потом болезненный вскрик. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел ефрейтор Георгиевской дивизии.

– Командир! У нас – триста! Лейбу на пристани порезали!..

Бекетов вздрогнул: лицо Львова, и так не обремененное лишней красотой из-за жутковатого вида шрамов, вдруг приобрело какой-то совсем уж дьявольский вид. На секунду оно превратилось в маску смерти – холодную, мертвенно-застывшую и спокойную до беспримерной жестокости. Это продолжалось всего один миг, но и этого хватило, чтобы полковник инстинктивно вжался от непереносимого ужаса в спинку своего кресла.

– Прошу извинить, господин полковник, – Львов встал и коротко кивнул, прощаясь. – Я вынужден покинуть вас: дела…

…Фельдфебель Доинзон заметил четверых подходивших к нему личностей вполне каторжного вида еще шагах в двадцати. Но бывший одесский амбал понадеялся на свою чудовищную силу, боевые навыки, парабеллум в кармане и финку за голенищем сапога.

Когда варнаки перегородили дорогу фельдфебелю и шедшему с ним рядом молоденькому ефрейтору, Доинзон прокашлялся и рявкнул командным голосом:

– Слушайте ухом, почтенные! Если кто-то имеет мине что-то сказать – говорите оттуда, я замечательно слышу!

– Эй, пархатый, а ну-ка, подь суды, – прохрипел один из потенциальных каторжан. – Шевели мослами: сурьезные люди разговор до тебя имеют.

– Да? – нарочито удивился Доинзон. – Таки почему бы им не иметь разговор между собой?

И в ту же секунду он резко отшагнул в сторону и перехватил руку еще одного варнака, подкравшегося сзади.

– Брось, железяку, – прошипел Доинзон, выворачивая из руки нападавшего нож. – Брось, или я сейчас очень сильно огорчу твою старенькую седую мамашу…

Четверо кинулись к нему, но фельдфебель уже сломал захваченную руку и выхватил из кармана пистолет.

– Мине сдается, что таки кто-то нажил себе большие проблемы! – произнес он. – Оптом и задешево!

Парабеллум плюнул огнем раз, другой. Спиридон Кузякин рвал из-под гимнастерки тяжелый кольт, но тот зацепился за пояс штанов и все никак не хотел вылезать…

Вот почему оба не обратили внимания на варнака со сломанной рукой. Тот уже перестал стонать, подхватил нож уцелевшей рукой и теперь медленно подползал к фельдфебелю…

– Сзади!

Лейба Доинзон обернулся на крик напарника, и это спасло ему жизнь. Но не спасло здоровье. Удар, направленный сзади в печень, пришелся в живот, на палец выше пряжки форменного ремня. Кузякин точно, как на занятиях с командиром, ударил ногой, ломая разбойнику шею. Ефрейтор сделал это, что называется, «на автомате», поэтому ни одного живого пленника у них не осталось. Доинзон стрелял хорошо, и с пятнадцати шагов уже давно не промахивался. Трое нападавших лежали, получив пули точно в головы. Четвертый успел куда-то юркнуть, а Кузякин не стал его преследовать: не до того. Он срочно отыскал чью-то коляску и, выбросив из неё кучера, отвез раненого в больницу. А оттуда уже помчался за командиром…

Львов немедленно позвонил по телефону в гостиницу и приказал всем срочно прибыть к пристани, в полном боевом.

Получив приказ, оставленный за старшего зауряд-прапорщик Варенец на всякий случай уточнил:

– Командир, и пэпэша с собой брать? – но тут же вытянулся во фрунт, услышав звеняще спокойное:

– Варенец! Повторите приказ!

– Прибыть к пристани в полном боевом, командир…

– Вопросы? Нет? Выполнять!

Варенец раскрыл чемодан и вытащил оттуда ППШ – «пистолет-пулемет штурмовой».