Подобная наглость даже для тупоголовой Лены — слишком! Требовать сочувствия в афере, которую провернула за его спиной, незаконно выставила его отцом чужого отродья! Андрей от возмущения потерял дар речи.

— А Петя сосет пустышки? — как ни в чем не бывало спрашивала Лена. — Здесь такие забавные есть, в виде бабочек и гномиков…

— Сама ты! — сорвался Андрей. — Бабочка и пустышка! Чтобы через полчаса этого Петьки в моей квартире не было!

— Ой, не могу больше говорить, — быстро зашептала Лена. — Я сейчас в гримерке, десять минут до выступления. Поцелуй нашего сынишку!

— Сама поцелуй, — заорал Андрей и выпалил с детства забытую присказку: — поцелуй кобылу в зад!

Но вопил он напрасно, Лена его, скорее всего, не услышала, отключилась, о чем свидетельствовали короткие гудки.

Вначале, когда Андрей вошел в комнату, ребенок хныкал, морщился и подрагивал конечностями, закованными в мамочкин комбинезон. Потом младенец скуксился, покраснел и душераздирающе заплакал. В третьем действии он вопил, захлебывался, кашлял — так, точно собрался помирать. Определенно — помирать, потому что человеческая глотка маленького существа могла издавать подобные звуки только в последний час. Женские слезы, коих Андрей не переносил, были легким щекотанием нервов по сравнению с этой истерикой, агонией беспомощного крохотного пацаненка.

Дурак дураком, склонившись над младенцем, боясь до него дотронуться, Андрей твердил:

— Что ты? Чего ты? Помолчи, а? Тебе жарко? Холодно? Есть хочешь? Замолчи, как человека тебя прошу! Гули-гули! Дьявол! Я сейчас рехнусь!

Хотелось немедленно прекратить эту пытку. Как вытащить спицы, которые неожиданно загнали тебе в уши. Вырвал — и дело с концом. Накрыть маленький орущий рот подушкой — и наступит блаженная тишина. И в то же время из груди с щемящей болью рвалось сердце, было готово выскочить и оказаться в руках младенца игрушкой, погремушкой, которая успокоит и утешит. Ведь как убивается мелкий!

Андрея прошиб холодный пот. Руки дрожали, он не замечал, что идиотски пританцовывает перед диваном, несет околесицу и сам готов расплакаться. А ребенок орал. Краснел, синел, поперхивался, когда крик переходил на совсем уж ультразвуковые частоты.

Жизнь Андрея миловала и обносила младенцами стороной. Он не то что не умел с ними обращаться, на руки никогда не брал! Ближайшие карапузы — дети двоюродной сестры Ольги, младшему год, старшему три. Когда Андрей приходил к ним в гости, издалека показывал племяшам козу. Дарил подарки и считал свою миссию двоюродного дядюшки выполненной.

С тихим скулением, неслышным в истошном детском вое, Андрей наклонился и взял младенца под мышки, оторвал от постели, разогнулся и, держа «космонавта» на вытянутых руках, легонько встряхнул:

— Тихо! Спокойно! Не помирай! Как тебя? Петя? Петя-Петя-Петушок! — дурным голосом заблеял Андрей. — Масляна коровушка, то есть головушка… Как там дальше? Ваша мама пришла, молочка принесла… Чтоб твоя мама сдохла! Ну, хватит! Поревел и будет. Вот, молодец, Петя!

Но ребенок замолк лишь на несколько секунд. Всхлипнул громко, по-взрослому, к чему-то прислушался и снова заорал. Ладонями, через ватную синтетику комбинезона, Андрей чувствовал горячее маленькое тельце. Слишком горячее.

— Взопрел, казак?

Андрей положил малыша обратно и стал расстегивать «скафандр». Элементарное действие, которое родители совершают по нескольку раз на день — вытащить ребенка из уличной одежды, — далось Андрею с большим трудом.