Хождение на съемки – занятие опасное. Оно порождает разочарование. Эпизод, производящий при съемке неизгладимое впечатление, причем не один, а несколько раз, в кинозале можно вообще не увидеть. А если и увидишь, то расстроишься – тогда он казался таким значительным… Мы вообще склонны думать, что все, что происходит при нас, имеет особое значение.

Вторая опасность, подстерегающая зрителя на съемочной площадке, – несоответствие живых кумиров тому облику, который они имеют на экране. Когда выясняется, что Он мал ростом и кривоног, а Она – дылда и ее снимают поэтому всегда сидя, нервное потрясение бывает столь велико, что наиболее слабонервные вообще перестают ходить в кино и переносят свою нерастраченную любовь на домашних животных.

Но при всем при этом топтание на съемках – занятие полезное. Во-первых, оно укрепляет здоровье, все-таки свежий воздух. Во-вторых, оно сближает людей. Даже заклятые соседи, имеющие диаметрально противоположные взгляды по всем жизненным вопросам, здесь находят давно утраченный общий язык и в конце даже начинают вновь обращаться друг к другу по имени – если вспоминают его.

К тому же, не следует забывать, что съемки, как это ни странно, ведутся не для нас…

Наконец фотопробы были сделаны, и режиссер подошел к Кате.

– Все хорошо. Еще некоторые формальности – утвердить все это у руководства, но здесь нет проблем.

– Послушайте, – не выдержала наконец Катя. – Вы что, глухой? Не слышите, что вам говорят? Я не собираюсь сниматься, я вообще уезжаю завтра, мы здесь проездом.

– Ну, хорошо, я договорюсь, – режиссера ничем нельзя было смутить. – В посольстве? С кем? Меня там все знают. Продлить визу – нет проблем.

Катя вздохнула, словно говорила с тяжелобольным, и сказала тихо и внятно:

– До свидания.

Как ни странно, но эта простая фраза подействовала. Режиссер вдруг сообразил, что Катя действительно уходит. И его лицо сразу стало растерянным и грустным.

– Но как же? Вы не понимаете. У вас талант, я вижу. Это ваш шанс. Его нельзя упускать. Вы потом этого себе никогда не простите.

– Я уже слышала однажды нечто похожее, – сказала Катя, посмотрев на Юру. – С меня хватит. – И она пошла в гостиницу.

Режиссер и Юра, словно парализованные, неподвижно смотрели ей вслед – пока она шла из света площадки в сумрак сада, а потом снова возникла у ярко освещенного подъезда отеля.

Катин автобус проезжал через деревню Ормашаг. Перед многими домиками странно высились одинокие деревья: тонкие с кроной на самой макушке.

– Здесь мы имеем, – объясняла гид, – характерный местный обычай. Молодые люди, кто имеет любимую, должны в ночь на первое мая посадить у нее перед домом дерево. Выкопать в лесу, принести и посадить. И утром все видят, как он ее любит. Чем выше дерево, тем крепче. И это дерево должно простоять месяц, весь май. А тридцатого его спиливают, и тогда родители девушки устраивают как бы прием в честь ее возлюбленного.

– А свадьба когда? – спросила одна из туристок.

– О, это как договорятся. Может быть, осенью, когда убран урожай.

– А если она разлюбит за это время? – спросил один из туристов.

– Или он? – уточнила туристка.

– О, тогда хорошо, – сказала гид.

– Что же хорошего? – удивилась туристка.

– Хорошо, что не поторопились.