И я рассказал ему о Джордже Миллейсе, об ограблениях, о нападении на Мари Миллейс и о поджоге дома, об Элджине Яксли, Теренсе О'Три и пяти убитых лошадях, и о любовниках.　

Эти обрезки Джордж очень аккуратно хранил в своей коробке, — сказал я. — Секрет двух пленок я разгадал. А что, если и остальные тоже зашифрованы?　И все они… стали основой для шантажа?　Кто его знает.　Кто знает… а ты, значит, хочешь это выяснить?　

Я медленно кивнул.　

Дело не только в шантаже, сколько в этих фотозагадках. Я хочу разгадать секреты Джорджа, просто посмотреть, смогу ли. В общем, ты прав: мне это нравится.　

Поежившись, словно от холода, Джереми уставился в пол. И вдруг сказал:　

По-моему, все это нужно уничтожить.　Не думаю.　Но как же! Ты сам сказал… динамит.　

Значит, так… Кто-то ограбил и поджег дом Джорджа Миллейса. Когда я нашел первую фотографию, то решил, что это дело рук Элджина Яксли, но он тогда был в Гонконге. Значит, Яксли отпадает… Можно допустить, что это сделали любовники… но, возможно, они тут ни при чем.　

Джереми встал и угловатыми, неловкими рывками заходил по комнате.　

Мне это не нравится, — заявил он. — Это опасно.　Для меня?　Конечно, для тебя.　Никто об этом не знает, — возразил я. — Только ты.　

Джереми взволнованно забегал по комнате, дергая　

локтями, будто изображал полет птицы.　

Я думаю… — сказал он. — М-да… А не было ли каких-нибудь сомнений относительно смерти Джорджа Миллейса?　Господи, — выдохнул я так, словно Джереми саданул меня под дых. — Не думаю.　А что с ним случилось?　Он возвращался домой из Донкастера, заснул за рулем, и машина врезалась в дерево.　И все? Ты уверен?　М-м, — задумался я. — Его сын сказал, что по пути отец заезжал к приятелю, и они пропустили по рюмочке. Потом поехал домой и по дороге врезался в дерево.　

Джереми подергался еще немного и сказал:　

А откуда известно, что он заезжал к приятелю? И что он заснул за рулем?　Вот вопросы, достойные юриста, — заметил я. — Я не знаю ответа на первый вопрос, равно как и на второй. Впрочем, никто этого не знает. Просто все так предполагали. Ночь, долгая дорога — человек устал и заснул. Что тут странного. Просто трагическая случайность.　Вскрытие делали? — спросил он.　Не знаю. А в таких случаях делают?　

Он пожал плечами.　

Иногда. Могли проверить кровь на алкоголь, а если тело несильно повреждено, установить, не было ли у него сердечного приступа или апоплексического удара. Если никаких подозрительных обстоятельств нет, то все.　

Если бы задавали какие-то странные вопросы, мне бы его сын сказал об этом. Да что там мне — всему ипподрому бы рассказал.　Странно, что ограбления не вызвали подозрений у полиции, — нахмурившись, сказал Джереми.　Видишь ли, первое серьезное ограбление произошло во время похорон, — устало сказал я.　Его кремировали?　Да, — кивнул я и задумался. — Полицейские могли заподозрить… понимаешь, они все время донимали Мари Миллейс расспросами, не было ли у Джорджа фотографий, представляющих для кого-нибудь опасность. Но то, что они действительно существуют, в полиции не знают.　А мы знаем.　Совершенно верно.　Брось это, — вдруг сказал Джереми. — Сожги фотографии и лучше ищи Аманду.　Что я слышу! Ты, юрист, предлагаешь мне избавиться от улик!　Ничего тут смешного нет, — оборвал он меня. — Вспомни Джорджа Миллейса: ты тоже можешь врезаться в дерево.　

В шесть Джереми уехал, а я отправился на военный совет к Гарольду. На этой неделе мне предстояло участвовать в шести заездах, плюс — пять дополнительных скачек в Виндзоре. В общем, дел — по горло.　

Гляди не сверзись с этих виндзорских гиен, — предостерег меня Гарольд.