За бразильца она вышла, проживающего в Лиссабоне.
Эх, видал их Ванька в достатке, когда после первого гонорара за бандитское «Золото» две недели отдыхал на самой западной оконечности Европы, в городке с автогоночным названием Эшторил. Все они, эти бразильяно-португальцы, казались ему маленького росточка – черненькие, вороватые, вроде наших «лиц кавказской национальности», что трутся возле Мальцевского рынка…
А Алиска написала ему: знаешь, я поняла, что португальцы очень похожи на нас…
«Не знаю, – подумал про себя Иван, – может, и похожи, когда гадят… Впрочем, ей виднее – она за этим Пуэбло Мария-Жу-Жу унитаз драит… Он, кстати, бухгалтером оказался. У него в Лиссабоне – аудиторская компания… Эх! „Бух-галтер, милый мой, бух-галтер! Вот он какой – совсем простой…“ И хобяк он у нее имеет положительный – программы для компьютера пишет… то-то у них, надо полагать, веселье дома! Писать программы в виде домашнего увлечения – это что-то по типу того, как раньше положительные во всех отношениях мужья лобзиком выпиливали или по фанерке выжиганием занимались… Класс! Луис Альберто из сериала! И маму его Чоле, наверное, зовут».
Гуляя по Авенидо Де Либердад в ихнем Лиссабоне, обратил Ваня внимание, что все португальцы невысоки: сто семьдесят – это у них самый рослый, и все поголовно в клетчатых пиджаках.
У Ваньки тоже завалялся в шкафу клетчатый пиджак – он его года три как не носил. И Ванька подумал: «Надо его послать Хосе Жу-Жу, пускай носит в свою бухгалтерию… Правда, пинжак ему будет великоват».
От великого до смешного – один шаг. Только Великий живет в Питере, а смешной – в Лиссабоне.
Но живет с его Алиской!
Вот беда!
Встав утром в полпервого пополудни, похмелившись заблаговременно запасенной бутылкой пива, Ванька шел в магазин, затаривался… Потом выпивал полбутылки водки и садился к компьютеру.
Писать стихи…
И Иван наливал себе еще один стакан…
В той самой Португалии – на пляже где-то между Капо Дель Рока и Кашкайшем, из взятого Ванькиным приятелем напрокат автомобиля – соотечественники Алискиного Хосе-Жу-Жу по их национальному обычаю – украли Ванькины вещи. Смешно вспоминать! Среди прочего был и сборник рассказов Довлатова. На русском-то языке! Зачем им?
Ванька его творчеством никогда особенно не восторгался, но на днях услышал по «Радио Свобода» передачу, где рассказывали о зарубежном этапе литературной деятельности покойного писателя, ну, и читали при этом некоторые письма, где в частности Довлатов писал своему другу издателю: «Посылаю новую вещь – вроде эссе. Тут все негодяи выведены под собственными именами».
Ваньке тоже хотелось… Руки так и чесались, ну так и чесались…
Он так и не состыковался с нею во времени.
Разница в возрасте – это не просто разница в возрасте.
Это пропасть между несовместимыми культурами.
Алиска – бесстыдница. Теперь время такое, и все они, дети перестройки, напрочь лишены того, что в недавнее время в женщинах еще так явственно проявлялось… Еще с детства Ваньке врезалось из где-то прочитанного: «Если женщина не стесняется перед тобой своей наготы, значит, она тебя не любит…» Интересно, в некоторых женщинах он это прослеживал очень явственно.
Но теперь… но нынче не знаешь, что и думать. Говорит «люблю» – и ходит по квартире, в чем мать родила… Туда-сюда ходит – и говорит «люблю».
А Алиска не признавала на окнах занавесок. Ванька ей говорил: «Там же все мужики из соседнего дома к биноклям приникли»… А она только смеялась и с зажженным светом ходила по квартире туда-сюда. |