— Что? Как вы сказали? — я осмелился переспросить, но человек повернулся спиной, его контур расплылся, а широкие створки ворот плавно затворились.

— Ничего себе... — выдавил я.

Холодная Синагога начала разваливаться. В полной тишине провалилась внутрь крыша, камни стен падали наземь, разбиваясь в серебристую пыль, почему-то не оставлявшую следов на траве лужка, треснули окна над порталом и беззвучно канули во тьму. Фундамент держался еще меньше минуты, но и он вскоре выветрился под неощутимым ураганом. Призрак, запугивающий несколько столетий гетто и изрядно озадачивший меня, напрочь исчез. От Влтавы потянуло прохладным ветерком, показавшимся мне сейчас солнечным дыханием египетских пустынь — настолько мы замерзли.

— Бежим отсюда, — я подтолкнул Мотла, и он, хоть и был почти невменяем от страха резво кинулся в уютную темноту приречной буковой рощицы. Я несся за ним, уговаривая себя не оглядываться. Хватит впечатлений для одной ночи.

Дополняла декорации наконец пришедшая в Прагу гроза — фиолетовые молнии и ревущие громовые раскаты сделали эту осеннюю пятницу просто незабываемой. Наконец, исхлестанные струями ливня мы вывернули на Широкую улицу, направившись к переправе через Влтаву. В гетто было безлюдно — буквально ни одного человека, и все равно я, неудачник, ухитрился в кого-то врезаться на бегу. Прохожий был высоким и очень твердым.

— Простите, — сквозь одышку буркнул я, однако ответа не получил. Мотл, в который раз за вечер, истошно заорал.

Голема я не рассмотрел, да и после всех переживаний минувшей полуночи не имел никакого стремления подробно изучать очередную диковину еврейского города. Мрачное порождение Бен Бецалеля попросту не обратило внимания на хама, отдавившего ему ноги, и потопало себе дальше, а у господина секретаря нунциатуры бесповоротно сдали нервы. Вместе с мальчишкой мы составили отличный дуэт, в котором утонченно сочетались визг и яростные проклятия на помеси английского, немецкого и французского. Опомнился я только на освещенной фонарями Кржижовницкой площади перед Карловым мостом. Гетто осталось позади.

— Ну, — отдышавшись, произнес Мотл и поглядел на меня, — пан доволен прогулкой?

* * *

...Хозяйка «Лошади Валленштейна» госпожа Эля сразу поняла, что пану срочно требуется лекарство в виде горячего вина со специями, сухая одежда и комната для ночевки. До Градчанской улицы и нашего дома я бы уже не добрался — сейчас мне меньше всего хотелось идти одному по ночной Праге. Словом, я благополучно накачался сливовицей и проснулся только утром, когда умытый сильным дождем город вновь сиял великолепием и напоминал незамутненный никакой мистической мерзостью храм чистого света. Сообщив хозяйке Эле, что если в заведение явится рыжий еврейский парнишка по имени Мотл, ему следует рассказать, где можно найти пана Райана, я отправился по делам, которые закончились встречей с отцом Алистером в уже знакомой вам лавке пряностей.

— Ну и история... — покачал головой Мак-Дафф. — И вы, Райан, не врете. Выдумать такое... такое необычайное действо невозможно. Ладно, давайте отложим дела евреев до лучших времен и займемся вещами насущными.

— А слова раввина Холодной Синагоги?! — меня слегка обидело столь явное пренебрежение последними новостями из гетто. — А как же Голем? И Бен Бецалель? Вы, инквизитор, станете терпеть подобное безобразие в католической столице? Я там едва в штаны от страха не наложил!

— Следует поближе раззнакомиться с этим почтенным рабби, — ледяным голосом Торквемады изловившего самого дьявола, проговорил отче Алистер, и я мысленно посочувствовал многоученому еврею. Живи он в Испании — костер под Иегуди раздули бы незамедлительно, да и в либеральной Праге подобные эксперименты могут запросто окончится аутодафе со всеми вытекающими.