Хорошей компании не подобралось, пить расхотелось, на представление в «Таборвиле» я давно опоздал, и неизвестно — вдруг его отменили из-за сегодняшних волнений в городе? Можно, конечно, собраться с духом и вернуться на левый берег: разыскивать на ночь глядя трактир возле Пороховой башни, где, если верить болтливому еврейскому мальчишке, выступает заинтересовавший меня тип, именующий себя Лэрцем, но стоит ли? Схожу завтра. В венецианском посольстве наверняка царит гробовая тишина, сестры Фраскати предаются скорби, делла Мирандола привыкает к жизни узника в Клементине, а Штекельберга, способного хоть немного развеять наползающую тоску, нет, и податься мне совершенно некуда. Впрочем...

Оставив на столе россыпь серебряной мелочи, я выбрался на улицу, и, пройдя десяток шагов, очутился возле неприметного дома, над парадной дверью которого выступал каменный нос корабля. В окне второго этажа призывно мерцали отсветы горящих свечей. Попробовать напроситься в гости? В худшем случае меня вежливо пошлют ко всем чертям, что станет достойным завершением этого сумасшедшего дня.

Тук-тук-тук — приглушенные удары дверного молотка. Скрип нехотя отодвигаемой заслонки на зарешеченном оконце, прорезанном в створке. Дремлющий на ходу слуга, с идиотским глубокомыслием изучающий мою физиономию, долгие маловразумительные расспросы, затянувшееся ожидание и переминание с ноги на ногу, пока старикан одолевал лестницы и докладывал госпоже — и внезапный скрежет отпираемых замков. Пани Домбровска соглашалась принять неожиданного позднего визитера.

...До Клементины я добрался не в полдень, а только часам к двум следующего дня. Отнюдь не по той причине, что, как кажется, лежит на поверхности. Неотразимую мадемуазель Маргарет совершенно не волновали устремленные к ней грешные помыслы. Думаю, если бы под окнами ее дома затеяли очередную свару католики и протестанты, она бы того не заметила, поглощенная высоконаучными штудиями. Вдобавок, у драгоценнейшей дамы моего сердца сидели гости, люди, о которых я давно слышал, но пока еще не имел сомнительного удовольствия встречаться лично.

Первой мне на глаза попалась девица с лошадиной физиономией профессиональной старой девы и водянистыми бесцветными глазами, создающими обманчивое впечатление многозначительно-загадочных. Мисс Джейн Келли, надежда и опора дряхлеющего магистра всевозможных естественных и оккультных наук Джона Ди. Хотелось бы знать, чем сия особа умудрилась прельстить поднаторевшего в искусстве плетения интриг и заговоров мэтра, что он почти официально признал ее своей ученицей? Можно еще понять выбор магистра, будь мисс Келли хорошенькой, но в данном случае приходилось согласиться с тем, что мадемуазель Джейн обладает некими скрытыми достоинствами, о которых ведомо только мэтру Ди. Трещала она без умолку, и казалось, будто на каждом произнесенном ею слове красовалась огромная пылающая печать с надписью: «Глубинный смысл сего ведом только посвященным».

Подвижный, чрезмерно элегантный для алхимика и остроумно-языкатый человек средних лет, предпочитавший в одежде черные цвета, но слегка изменивший хорошему вкусу, нацепив на себя массивную золотую цепь, оказался Жеромом Ла Гранжем, сумевшим лет пять назад воспользоваться расположением императора и занять местечко под солнцем, то бишь на Златой уличке.