— Уверен, еды хватит, — сразу же сказал я, пока Алисса тайком добавляла в кашу ещё горсть овса.

— Доброе утро, — с зевком сказала Айрин, входя на кухню. Тут её взгляд упал на нашу гостью: — Роуз! — Она крепко обняла её. — Ты пришла!

— Что? — спросил я.

Айрин слегка покраснела, но Роуз быстро ответила:

— Рэнни напомнила, что мне следует заскочить к вам, когда была вчера в столице.

Мне следовало заподозрить, что этот визит устроила моя дочь, но я всё равно был удивлён. Наверное, всё потому, что в последнее время я слишком погрузился в себя.

— Ну, конечно же, тебе всегда рабы, — сказал я ей, пытаясь держать голос естественным, но мне было ясно, что слова мои прозвучали слегка деревянными.

Завтрак прошёл быстро, почти без разговоров, контрастируя с теплом прошлого вечера. Частично дело было в том, что стояло утро, и никто из нас на самом деле не был жаворонком — но мне показалось, что дело было и в присутствии Роуз. Она была ближайшей подругой моей жены, и теперь, в её присутствии, у нас у всех появлялось ощущение, что Пенни вот-вот объявится, чтобы с ней поболтать.

После завтрака Мэттью, Линаралла, Айрин и Керэн пошли в мою мастерскую, чтобы продолжить уроки чародейства и начать разбираться со скульптурами на эроллис. Алисса начала свою обычную уборку, а мы с Роуз остались наедине.

Мы уже не первое десятилетие дружили, прошли вместе через невообразимые опасности, и помогали друг-другу растить детей — однако от растянувшегося между нами молчания было почти больно. Я обнаружил, что верчу в руке чашку, а когда я наконец поднял глаза, меня поймал пронзительный взгляд голубых глаз Роуз.

Какое-то время я смотрел ей в глаза, не отводя взгляда. В её взгляде было сострадание, разделяемая со мной печаль, и немало сочувствия — но губы её оставались крепко сжатыми. Она ничего не сказала.

Наконец я обрёл дар речи, и сказал то, что надо было сказать уже давно:

— Прости.

Учитывая ситуацию, испытываемый мною в тот день стресс, и горе от потери жены, многие просто простили бы мне прежнее нелицеприятное поведение обычным «забудь». Но не Роуз. Как бы больно мне ни было, мои слова в тот день были совершенно неприемлемы.

Она ответила искренне:

— Спасибо, но твои извинения не принимаются… по крайней мере, пока.

— Мне не следовало говорить то, что я тогда сказал, — добавил я. — Я не вкладывал в них душу.

Роуз вздохнула:

— Знаешь, что говорят про «истину в вине»? То же самое применимо к ситуациям, когда люди взвинчены. Мы говорим то, чего говорить не следовало — но это не делает наши слова ложью, хотя иногда нам хочется, чтобы они были ложью.

В тот день, будучи в припадке гнева, я сказал ей, что теперь, когда Пенни и все наши общие друзья были мертвы, не было никаких «нас», имея ввиду наши давно сложившиеся отношения. Очевидно, это никак не могло быть правдой — так на что она намекала? А, кого я обманываю. Я в точности знал, что имел ввиду я. Речь шла о невысказанном влечении, давно присутствовавшем в нашей дружбе. Оставаться другом Роуз, даже если это ни к чему так и не приведёт, было будто предательством по отношению к моей жене. Роуз была в этом не виновата, но именно по этой причине я на неё тогда окрысился.

Теперь это сделала уже она — бросила нелицеприятную истину мне в лицо. Как я мог на это ответить?

— Эм, Роуз, я правда не говорил тогда всерьёз. Я просто…

Она подняла палец, останавливая меня:

— Нет, Мордэкай, не надо пытаться это замять. Ты имел ввиду именно то, что сказал, поэтому нам надо с этим разобраться.