— Танцую от Собора, господин капитан. Между крепостной стеной, на которой мы стоим, и Собором — местечко, населенное более состоятельными евреями, чем те, которые проживают на Покровской горе. Здесь обосновались ремесленники, мелкие торговцы, мелкие ростовщики, ссужающие деньги под проценты своим же землякам. Козья гора, на которой прежде располагался штаб фронта, левее этого места. Он стоит на улице, которая напрямую ведет к центру города, возле Часов пересекает Большую Благовещенскую и выходит на Блонье. Вокруг Блонья расположены здания Городской Управы, особняк Губернатора и другие службы города. Полагаю, что сейчас их заняли Советы.

— Стало быть, у нас две цели для внезапных ударов, — сказал Александр. — Первая — бывший штаб фронта, который советские дружины могли приспособить для своих надобностей. И вторая — всяческие ревкомы, комитеты и тому подобные карикатуры на власть освобожденных трудящихся.

Все промолчали.

— Тогда вниз.

Все так же молча спустились в башню.

— Разделимся, — приказал штабс-капитан. — Пять человек — со мной, остальных мадемуазель скрытно проведет к центру. Там ждать, пока не подойду. Если не появлюсь через час, приказываю действовать самостоятельно.

Разошлись. Анечка повела свою группу левее Собора, чтобы миновать Большую Благовещенскую и там перебраться через нее в правые улицы. А штабс-капитан, дождавшись, когда они скрылись, приказал разведать подходы к штабу.

Разведчики вернулись быстро.

— К штабу не подобраться, — сказал телеграфист Юрий, которого Александр оставил при себе, как знатока города, а как человека гражданского послал поглядеть подходы к штабу. — Само здание штаба хорошо охраняется. Возле него — пулеметная точка. А на всех перекрестках, переулках и дворах вокруг стоят патрули.

— Обидно, но делать нечего, — вздохнул штабс-капитан. — Идем на соединение с нашими. Ведите, Юрий. Только не тем путем, чтобы не примелькаться. Может быть, чуть выше собора.

— Тут евреи живут, — сказал телеграфист. — Народ робкий.

Еврейский поселок был плотно застроен одноэтажными домишками с палисадниками перед лицевыми окнами и небольшими огородами за жилыми строениями. Улочки были кривыми и запутанными, никто из застройщиков особо не прицеливался к их разметке, и не мощеными, почему дождь и превратил дорогу в трудно преодолимое препятствие. Офицеры, оскользаясь, цеплялись за ограды, которые, как правило, тут же и ломались, поскольку не были рассчитаны на мужскую тяжесть.

— Ведите напрямик, — с неудовольствием сказал штабс-капитан. — Сами же сказали, что народ робкий.

— Два погрома пережили, — вздохнул Юрий. — Это серьезное испытание.

И повел офицеров напрямик.

Шли по жирной огородной земле, пудами налипавшей на сапоги. Ломали плетни и изгороди, топтали грядки, пока не уткнулись в глухой забор из добрых трехаршинных досок.

— Этот не сломаешь. Обходить, что ли?

— Обойдем.

Сочно шлепали по грязи, унылый дождь глушил шаги. Телеграфист шел впереди, но, завернув за угол, отпрянул.

— Часовые у входа в дом.

Александр поднял руку. Офицеры привычно замерли. Штабс-капитан шагнул к Юрию, осторожно выглянул.

Как ни мгновенен был его натренированный взгляд, он успел засечь все. И часовых на крыльце, и красный флаг над входом, и грузовой автомобиль чуть ниже дома. Это был «Уайт» с низким железным кузовом и работающим на холостом ходу мотором.