ЧАСТЬ II МИССИЯ

ЧЕРВЬ? СПЕРМАТОЗОИД!

ЧЕРВЬ: разговорный термин для обозначения оболочки пространственно-временного искажения, окружающего любой космический корабль и позволяющего ему обойти релятивистский и инерционные эффекты, без чего космические путешествия были бы невозможны.

Только у Адмиралтейства хватает нахальства утверждать, будто «червь» — разговорный термин для обозначения нашей оболочки. Все остальные (не в присутствии адмиралов, конечно) называют ее сперматозоидом.

Причина 1: когда корабль находится в состоянии покоя, граница раздела между его оболочкой и нормальным пространством мерцает молочно-белым цветом из-за спонтанного возникновения частиц в эргосфере оболочки. Мерцание смещается к голубому краю спектра, если корабль движется вперед, и к красному, если назад. Однако чаще всего мы, стоя «на якоре», наблюдаем белый цвет, наводящий на непристойные мысли о сперме.

Причина 2: окружающая корабль оболочка раздута, словно голова сперматозоида, и за кормой постепенно вытягивается, образуя хвост длиной около 15 000 километров. В полете случайные флуктуации магнитных полей заставляют этот хвост дико колыхаться, наподобие хвоста у мечущегося сперматозоида.

Причина 3: по мере того как проходит время, все ассоциации приобретают сексуальный характер. Это, безусловно, оживляет рутинную работу экипажа.

ОЖИДАНИЕ В ТРАНСПОРТНОМ МОДУЛЕ

Когда я добралась до транспортного модуля, оказалось, что там уже находится лейтенант Хакви — он строил гримасы голограмме слежения, играя клавишами настройки. Капитан Проуп повисла у него над плечом, затеняя свет. Каждый раз, когда лейтенант наклонялся в сторону, чтобы лучше видеть, она двигалась следом. Я уже много раз наблюдала эту процедуру, и никогда Хакви не просил капитана отодвинуться. Вот подлый подхалим!

В те редкие моменты, когда ему удавалось ясно разглядеть голограмму, Хакви манипулировал кормовыми электромагнитами, взмахивая «хвостом» нашего «сперматозоида». Где-то далеко за нами «Золотистый кедр» делал то же самое; цель этого маневра состояла в том, чтобы соединить «хвосты», заставить их слиться в единое целое. Это трудное дело даже в благоприятных условиях и вдвойне трудное, если капитан дышит тебе в затылок. Лучшие операторы флота затрачивают на эту процедуру больше двадцати минут. Кто сказал, что Хакви относился к их числу?

Ярун сидел у дальней стены, в стороне от всех. Сейчас он выглядел не таким сонным — либо сумел немного поспать, либо взбодрился с помощью холодного душа, кофеина или чего-нибудь еще. Черную форму он явно вытащил из самых глубин шкафа, где она лежала, заваленная другими вещами; многочисленные морщины и складки делали ее похожей на чернослив. Впрочем, любая одежда Яруна выглядела помятой и изношенной: на Новолите, откуда он родом, исповедуется религия, которая считает наряды проявлением суетного и, следовательно, достойного осуждения отношения к жизни. Программирование усиливает природные склонности разведчиков; в результате Ярун был столь же одержим идеей держать свою одежду в беспорядке, как я тем, чтобы прическа была аккуратной и гладкой.

Я села рядом с ним и негромко спросила:

— Как дела?

Он пожал плечами:

— С тех пор как я здесь, капитан три раза кричала: «Ты почти поймал его!»

— Проуп уже обзывала его дураком?

— Нет.

— Значит, они еще далеко.

Нам с Яруном не раз приходилось подолгу ждать в этом помещении, поэтому мы прекрасно различали все сигналы, сопровождающие каждое действие оператора. Спустя некоторое время щебетание и писк слились в гармоничное целое.

— Ты едва не поймал его, Хакви! Неужели нельзя быть поосторожнее?

— Прошу прощения, капитан.