— Война? — спросил он. — Какая война?

— Скамейка! — сказал Даниель. — Она-то нам и нужна!

Это была зеленая скамейка у стены фермы, под открытым окном. Даниель толкнул перекладину и вошел во двор. К нему с лаем бросилась собака, волоча за собой цепь; на пороге дома появилась старуха, она держала кастрюлю.

— Пошла, пошла! — сказала она, размахивая кастрюлей. — Заткнись!

Собака, немного порычав, легла на живот.

— Моя жена немного устала, — снимая шляпу, сказал Даниель. — Вы ей позволите посидеть на этой скамейке?

Старуха недоверчиво сощурила глаза: может, она не понимала по-французски? Даниель громко повторил:

— Моя жена немного устала.

Старуха повернулась к Марсель, припавшей к перекладине, и ее недоверие растаяло.

— Конечно, ваша жена может сесть. Для того и скамейки. Она ее не просидит. Вы идете из Пейреорада?

Марсель вошла во двор и, улыбаясь, села.

— Да, — сказала она. — Мы хотели дойти до утеса; но теперь это для меня далековато.

Старуха понимающе подмигнула.

— Еще бы! — сказала она. — В вашем положении нужно быть осторожной.

Марсель прислонилась к стене, полузакрыв глаза, она счастливо улыбалась. Старуха поглядела с понимающим видом на ее живот, затем повернулась к Даниелю, покачала головой и уважительно осклабилась. Даниель сжал набалдашник трости и тоже улыбнулся. Все улыбались, живот был здесь в безопасности. Из дома, спотыкаясь, вышел ребенок, он замер и удивленно уставился на Марсель. Он был без штанов, его красные ягодицы покрывали болячки.

— Я хотела увидеть утес, — с шаловливым видом повторила Марсель.

— Но в Пейреораде есть такси, — сказала старуха. — Оно принадлежит Ламблену-сыну, последний дом по дороге на Бидасс.

— Знаю, — кивнула Марсель.

Старуха повернулась к Даниелю и погрозила ему пальцем:

— Ах, месье, нужно быть к своей жене внимательным; сейчас надо ей во всем потакать.

Марсель улыбнулась.

— Он ко мне внимателен, — заверила она. — Я сама захотела пройтись пешком.

Она вытянула руку и погладила мальчика по голове. Вот уже недели две, как она интересовалась детьми; это пришло внезапно. Она трогала и щупала их, как только они оказывались в пределах ее досягаемости.

— Это ваш внук?

— Нет, сын моей племянницы. Ему около четырех.

— Хорошенький, — сказала Марсель.

— Да, когда послушный. — Старуха понизила голос: — У вас будет мальчик?

— Не знаю, — сказала Марсель, — я бы очень этого хотела!

Старуха засмеялась.

— Каждое утро нужно молиться святой Маргарите[6]. Наступила округлая, населенная ангелами тишина. Все смотрели на Даниеля. Он склонился над тростью, смиренно по-мужски сурово потупив глаза.

— Простите за беспокойство, мадам, — мягко сказал он. — Не соблаговолите ли принести для моей жены чашку молока? — Он повернулся к Марсель: — Вы выпьете чашку молока?

— Сейчас принесу, — отозвалась старуха. Она исчезла в кухне.

— Сядьте рядом со мной, — предложила Марсель. Он опустился на скамейку.

— Как вы предупредительны! — воскликнула Марсель, беря его за руку.

Он улыбнулся. Она растерянно смотрела на него, а Даниель продолжал улыбаться, подавляя зевоту, растянувшую ему рот до ушей. Он думал: «Недопустимо выглядеть до такой степени беременной».