— Погоди, вон кто-то скачет, — заметила Леся трёх всадников.

Всадники на чахлых лошадках подъехали ближе. Это были странного вида мужичонки в красных кафтанах, с чернильницами, привязанными к поясам и гусиными перьями за ухом. Из-за перьев они смахивали на трёх сбрендивших Чингачгуков.

Они спешились, и один из них достал из шапки какую-то бумагу и начал читать скрипучим голосом:

— Указ. Во оноже число некоего месяца сего года получена жалоба от Афиногена-царевича на Людоеда. Что якобы означенный обязанности свои благолепно не справляет, никого из нуждающихся в сём не ест, а праздно на травке валяется и при вопросах врально отговаривается пустыми причинами, как-то животной болестью або поносом неприличным. Поелику повелеваем учредить комиссию из трёх достопочтенных дьяков примерной нравственности, дабы проверили они сей донос и бездельника Людоеда наказали с пристрастием. Царь (подпись неразборчива).

Дьяк закончил читать и подбоченился, сделав паузу, видимо, чтобы подсудимый понял всю серьёзность ситуации. Но это он сделал зря, потому что папа тут же вклинился в паузу:

— Так-так. Это вы, значит, комиссия?

И глаза его загорелись нехорошим блеском.

— Да, мы комиссия, — уверенно ответил дьяк и хотел ещё что-то воспитательное добавить, но папа перебил:

— Ах, как замечательно, — и облизнулся.

— Как я люблю комиссии, — и облизнулся снова.

— Вот уж комиссию я точно съем! — облизнулся он в третий раз и вдруг бросился на дьяка и укусил его за палец! Дьяк заорал не своим голосом, а папа снова укусил его, по-моему, за нос или ещё куда-то, потом бросился на второго дьяка… Комиссия, не разбирая дороги, бросилась врассыпную, за дьяками мчались их изумлённые лошадёнки и никак не могли догнать. Папа выплюнул откушенную пуговицу и сказал, отдуваясь:

— Ты не поверишь, какой у этих бюрократов мерзкий вкус. Жаль, что разбежались, я бы их точно загрыз. Такой случай выпал хоть с одной комиссией разобраться. Еще бы этого, Афиногена-ябеду сюда…

Потом папа вспомнил о воспитании и смущенно сказал Леське:

— Вообще-то кусаться нехорошо и даже неприлично. Но…

— Но ябед можно, — закончила за него Леська.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Разбираясь с комиссией, папа и Леська порядком подзадержались и решили скосить угол. Дорога делала приличную загогулину вокруг луга, и если шагать по лужку напрямик, кратчайшим путём, они должны были значительно сократить расстояние до камня с надписью.

Как и все кратчайшие пути, лужок оказался с сюрпризами. Сначала Леся по колено провалилась в болотце и, что хуже всего, утопила в нём казённый тапок. В ужасе от гибели государственного имущества Леська чуть не бросилась туда сама, но болотце забурлило, и из зловонной тины высунулся озадаченный Водяной с великолепной фиолетовой шишкой на зелёной лысине. Видимо, его контузило леськиным тапком. Леська захихикала. Водяной поворчал, но вредничать не стал, нырнул за тапком и отдал его Лесе.

Леся надела на ногу осклизлую вонючую мокрую гадость, бывшую некогда тапком, и они пошли дальше.

Дальше папа попался в капкан. Капкан лежал на видном месте, на пригорочке, и перед ним стоял столбик с надписью: «Осторожно — капкан! Всех, кроме Золотого Оленя, просим не беспокоиться».

Папа посмеялся над недотёпой, который даже не пытался замаскировать своё орудие, и они пошли дальше, перешагнув через капкан. То есть Леся перешагнула, а папа споткнулся. С радостным визгом капкан вцепился ему в лодыжку.

— Ой! — перепугалась Леська. — Сейчас я тебя спасу. Может быть.

Тут же из-за кустов выбежал охотник, крича: «Ура! Попался Золотой Олень»!

— Что? — изумился папа.