Даня молча кивнула ему. Теперь она редко заговаривала с Луэркасом. Он с радостью выворачивал наизнанку все ее слова, унижал и оставлял в дураках. Впрочем, он никогда не позволял себе ничего подобного, если кто-нибудь мог услышать их, ибо его планы в отношении карганов требовали, чтобы он и она не просто завоевали любовь этих мохнатых Шрамоносцев, но сделались богами племени. Тем не менее, когда они оставались вдвоем, Луэркас безжалостно попрекал ее слабостью, трусостью, неспособностью предвидеть события, слабыми магическими способностями и всем, что только мог придумать, — тем самым он в который раз напоминал ей о том, что, невзирая на внешний вид, хозяином положения в действительности является он.

Даня посмотрела на него. Луэркас уже казался двенадцатилетним, хотя родился он всего лишь полгода назад. Золотистые волосы его спускались на спину короткой косой, а голубые глаза невинно взирали на нее. Он был прекрасен. Более красивого мальчика она не встречала за всю свою жизнь, но Даня ненавидела это порождение собственной плоти столь глубоко и яростно, что не могла бы даже подыскать подходящих слов, чтобы описать свои чувства. Во сне она видела, как растерзывает его, а просыпаясь, плакала, обнаружив, что Луэркас жив. Даня утешала себя тем, что она поклялась отомстить ему — в тот самый день и час, когда заново дала обет покарать Сабиров и свою собственную Семью, Галвеев. Ради этого она принесла в жертву своего сына, и если душа Луэркаса захватила его мертвое тело, кровь невинного младенца не позволит злобному магу остаться безнаказанным.

Они ехали сквозь заросли огонь-травы, пестревшей дивными распустившимися цветами. Если бы она стояла на земле, растения укрыли бы ее с головой. С тощей спины лоррага она видела колышущееся впереди море цветущих фуксий.

— Ну, Даня Два Когтя, готова ты сделаться богиней? — спросил Луэркас.

Она промолчала.

Повернувшись, Луэркас посмотрел на нее. И вдруг она ощутила, что взгляд его начинает давить на нее, приобретая осязаемую тяжесть. Горло ее стиснуло — сильнее и сильнее. Воздух более не вливался в ее грудь, и она захрипела. Невидимые пальцы сдавили гортань, она вцепилась в собственную шею руками и, открыв рот, попыталась вдохнуть, но не смогла.

— Мне надоело ехать в молчании, — сказал Луэркас. — Я хочу, чтобы со мной разговаривали. И поскольку, кроме тебя, здесь никого нет, говорить придется тебе. Полагаю, что ты согласишься?

Мир вокруг уже заволокло прозрачной красной пленкой, и с краев на него начинала наползать тьма. Даня кивнула. Луэркас расхохотался:

— Даня, когда ты наконец поймешь, что не способна сопротивляться мне? Лучше стань моим другом.

Он по-прежнему стискивал ее горло.

— Ну, будешь моим другом?

Она еще раз отчаянно кивнула. Весь мир медленно кружился перед глазами, а голова, казалось, вот-вот разлетится на кусочки.

— Очень хорошо. Я рад.

Наконец воздух хлынул в ее истосковавшиеся легкие. Даня повалилась вперед, ощущая и облегчение, и смешанный с ним ужас.

Луэркас смотрел на нее с прежней невозмутимой и лишенной малейших признаков тепла улыбкой.

— Тебе не кажется, что ты почувствовала себя лучше, как только признала себя моим другом?

Она снова кивнула.

— Ну, значит, договорились. — Он улыбнулся. — Мы друзья. Я приму облик каргана, как только мы окажемся возле деревни. Пока не снимай с себя этот красный плащ, но после того, как я преображусь перед ними в человека, скинь его на землю — так чтобы я мог сойти на него. В их пророчестве о пришествии спасителя говорится, что он будет ступать по багрянице. Твой плащ вполне соответствует этому условию. Пока мы вынуждены передвигаться на лоррагах, я на какое-то время буду принимать облик каргана, так что они не станут сомневаться в том, что их пророчество исполнилось.