— Что вы думаете, мисс? — горничная поднесла элегантную бутоньерку из искусственных цветов к волосам Кейт и вопросительно взглянула на отражение своей госпожи.

Кейт посмотрела в зеркало. Она с трудом узнала себя. Волосы пострижены по последней моде, пышные локоны вьются вокруг лица, разительно меняя внешность. Кейт никогда не думала, что такое возможно. Впервые в жизни она чувствовала себя элегантной и почти привлекательной, хотя такая мысль и казалась дочери преподобного Фарли греховной. Впечатление от ее изменившегося лица и прически усиливало нежно-зеленое платье, подчеркивающее цвет глаз. Оно немного осветляло немодный золотистый загар, появившийся от чрезмерного пребывания на свежем воздухе.

Леди Кейхилл и Амелия посадили Кейт на строгую диету из мятой клубники, чтобы освежить и очистить кожу, заставили принимать смягчающие масляно-молочные ванны и на несколько часов, пока Амелия читала Кейт, прикладывали к лицу кусочки сырой телятины. Плюс ко всему дважды в день ей делали примочки из ананасовой воды — для чистоты и красоты кожи и чтобы убрать морщинки; яичные и лимонные маски — чтобы осветлить ужасный загар; овсяные маски — чтобы придать щекам яркость.

Кейт смеялась и жаловалась, что ее заставляют чувствовать себя главным составляющим какого-то странного рагу, однако потом признала, что благодаря всем этим усилиям цвет ее лица улучшился. Но все же это была пустая трата хороших продуктов.

А затем настал черед покупок — самая страшная вакханалия из всех, как думала Кейт, но, по мнению ее наставниц, «дело крайней необходимости». Кейт старалась оставаться разумной и практичной, но девушке, у которой прежде имелось так мало возможностей потакать женскому легкомыслию во всем, что касалось нарядов, оказалось трудно противиться восторгу, охватывавшему при виде изысканных туалетов, которые леди Кейхилл и Амелия уговорили ее приобрести.

К концу первого дня у Кейт голова шла кругом. Все началось с посещения магазина тканей. Нежные и приятные материи собирали в складки, сравнивали, прикладывали друг к другу, оборачивали вокруг Кейт, обсуждали, отвергали и выбирали — в большинстве случаев без участия той, кому все это предназначалось, потому что ей, по общему мнению, было слишком легко угодить. Затем все отправились к мадам Фаншо, модистке Амелии. Мадам, заранее оповещенная о финансовой состоятельности мадемуазель, пришла в очень уж бурно выражаемый восторг относительно лица мадемуазель, ее фигуры, настроения и je ne c’est quoi, и уже с неподдельным восторгом выслушала ответ Кейт на беглом французском. Следующие несколько часов они внимательно изучали La Belle Assemblee и Ackerman’s Repository с многими десятками иллюстраций самых элегантных нарядов.

В конце концов Кейт безвольно позволила мадам Фаншо, Амелии и леди Кейхилл принимать все решения и оставила им на откуп все сомнения и бесконечные обсуждения, которые сопутствовали выбору каждой детали. Саму же Кейт нимало не заботило, будет ли желтый муслин скроен так, что подчеркнет прелестную линию плеч и шеи мадемуазель, или таким образом, что подчеркнет грудь, или вот этак, чтобы она казалась повыше. Единственный ее вклад в беседу заключался в высказанном сомнении, не слишком ли короткая у нее шея. Все три дамы попросту отмахнулись от ее слов, как слишком нелепых, чтобы обращать на них внимание.

И теперь Кейт смотрела на свое отражение в зеркале. Грудь ее была открыта больше, чем когда-либо в жизни. Кейт осознала, что горничная все еще держит искусственные цветы, ожидая ее ответа, и смущенно улыбнулась:

— Думаю, нет, Дора. Сказать по правде, я боюсь, что они упадут у меня с головы.

Горничная возмутилась, уверяя, что такое никак невозможно.

— Дело в том, что после новой стрижки я как-то странно себя чувствую, голова кажется непривычно легкой, поэтому я просто не замечу, если чего-то не будет хватать.