|
Так хотелось купить Хелен что-нибудь потрясающее, но голос матери все время шептал: «Нет, в данной ситуации это не дарят». Льюис более или менее уверенно покупал одежду только для самого себя, во всех остальных случаях он привык сомневаться в собственном вкусе – слишком уж часто в прежние годы родители высмеивали его выбор. С чувством стыда вспоминал он подарки, которые дарил матери в детстве: неделями копил деньги, потом совершал покупку, ужасно волнуясь. Один раз это была фарфоровая ярко раскрашенная собака, другой раз – браслет с позолоченными колокольчиками. «Спасибо, Льюис, очень мило», – говорила мать, после чего собака навеки исчезала в недрах какого-нибудь шкафа, а браслет так ни разу и не был надет.
Даже сейчас, на Виа Кондотти, Льюис вспыхнул от этого воспоминания, хотя прошло шестнадцать лет. Он был близок к панике. Книгу? Нет, это чересчур безлично. Цветы? Мало. Духи? Кажется, Хелен никогда ими не пользовалась. Может, она их вообще не любит. В конце концов Синклер отправился в кожгалантерейный магазин «Гуччи», решив купить подарок, от которого, по крайней мере, будет польза. Если Хелен согласится отправиться с ним в путешествие. После длительных терзаний он выбрал дорожную сумку – невероятно дорогую, темно-бордовую, из крокодиловой кожи. Вид у сумки был прямо-таки сногсшибательный; Льюис не сомневался, что его матери она не понравилась бы. Но он ведь купил подарок не для матери, а для Хелен, напомнил себе Синклер. Все больше волнуясь, он спросил у продавца, можно ли сделать на сумке монограмму. Да, ответили ему. но это займет несколько часов. Льюис снова заколебался, потом все-таки решился. Две буквы: «X. К.». Доставить сумку он велел во дворец княгини. Услышав это имя, чопорный продавец растаял и сделался невероятно обходительным. На улицу Синклер вышел, сияя от счастья. В дверях он столкнулся с входящим мужчиной в черном костюме и кинул на него сердитый взгляд. Какая-то важная шишка, судя по тому, как бросились ему навстречу сразу два продавца. Незнакомец коротко извинился по-итальянски; Льюис мельком на него оглянулся и тут же забыл об этом маленьком инциденте. Он сел в такси, чтобы ехать на другой берег, в Трастевере, и угодил в жуткое столпотворение – типичную римскую пробку, когда все орут и сигналят. К дому, где шли съемки, Синклер добрался уже после полудня. Обычно в это время Тэд устраивал часовой перерыв, и Льюис надеялся пообедать с ним и Хелен. Он велел таксисту свернуть на площадь Святой Марии а дальше пошел пешком по узким переулкам, весело насвистывая. Когда Льюис вошел в подъезд, он увидел ассистента Тэда, высокого флегматичного француза Фабиана, топтавшегося у подножия лестницы. Льюис посмотрел на кабели, тянущиеся по ступеням вверх к запертой двери. – Привет, – лениво улыбнулся Фабиан и преградил путь. – Разрешите, – произнес Льюис, делая шаг вперед. – Увы. Там закрыто. И не велено никого пускать. – Ко мне это не относится. – Это относится ко всем, Льюис, – дружелюбно откликнулся ассистент. – Извините. Синклер заколебался. Взглянул на часы, снова на Фабиана. Его вдруг кольнула тревога. Тэд и раньше не очень приветствовал его присутствие на съемках, но все же никогда не запирал перед ним дверь. – А разве обеденного перерыва не будет? Чем они там занимаются? Фабиан пожал плечами. – Последний кадр. Там Тэд, Виктор и Хелен. Больше никого. Скоро, наверно, закончат, и тогда уже совсем все. Синклер нахмурился. Он помнил, что картина начинается с крупного плана лица Хелен. Так же она должна закончиться. К сожалению, его сведения обо всем, что происходило между двумя этими кадрами, были весьма обрывочны. Последняя сцена шла после эпизода с убийством; Хелен должна была лежать в кровати, одна. Он прислушался. |
