И ведьма немедленно зашмыгала носом, чувствуя, что просто разревется. Этот самый нос немедленно поцеловали. Затем ее стали разувать. Файона так устала, что сил противиться не было. Да и ясно, что овладевать ею сейчас, когда вокруг полно людей, волк бы не стал. Даже если бы она в пьяном бреду умоляла его…

Гварен отставил в сторону ее пыльные ботинки, давая ногам ведьмы отдых. Затем расстегнул манжеты ее рубашки и закатал рукава. Вынуждая Файону немного склониться к воде, волк окунул в свежую прохладу ручья ее ладонь, бережно смывая грязь и стараясь не касаться ран. То же проделал и со второй рукой, а потом окунул в воду ее бедные ноги. Файона блаженно вздохнула, приникая к плечу Гварена. Целуя ее мокрые пальцы, волк слушал, как она тихо дышит ему в шею. Ведьме не хотелось, чтоб он видел ее такой, совсем не привлекательной. Но, казалось, его это только забавляло.

— Ты невероятный, волк, — сонно прошептала Файона и коснулась губами его шеи.

— Отчего же? Обычный я, — усмехнулся Гварен.

— Ты один, но как целый мир… — Ведьма порывисто обняла его, словно он мог бы исчезнуть.

Издревле в Грахеймне в начале лета проводились празднования в честь Севвы, богини плодородия. Вечерами девушки надевали сплетенные из цветов пояса или украшали головы венками. Они водили хороводы, пели песни. Мужчины разводили костры, жрецы расписывали камни особыми знаками, призывая милость богини, прося процветания земле и щедрого солнца.

В деревнях распевали хвалу Севве как символу любви, чистоты и веселья. Ночью в небо запускались разноцветные сферы, провожая уходивший день. Существовало поверье, что все чудодейственные и целебные травы набирают силу как раз в день празднования, в знак благоволения богини своему народу. Лекари и знахари ни под каким видом не пропускали этот момент и собирали целебные коренья и травы на весь год.

Келейр от усердия прикусила язык, заканчивая плести венок. Затем она нахлобучила свое творение на голову Рейна, который немедленно принялся чихать, стряхивая с лица пыльцу. Он сердито снял венок и увенчал им свою румяную жену. Лиса хоть и устала, изрядно поработав, но была довольна без меры. Всполохи костра вызолотили ее волосы, а в глазах плясали жаркие искры, словно была она не снежной лисой, а мреной — огненной девой.

Солнце уже склонялось к горам, и в деревне провожали день мелодичными песнями. Броган склонился к Келейр и проговорил что-то ей на ухо. Затем дракон поднялся, протягивая руку жене, и ловко поднял ее с бревна, на котором она до этого неплохо устроилась.

Келейр была пьяна без вина, восторженна и почти счастлива. Рейн был рад, видя, как жена отбросила все беды, свалившиеся на них за последние дни, и любовалась на магические разноцветные сферы, поднимавшиеся над Орвой. Они складывались в причудливые созвездия, смешиваясь там, высоко в небе, меняя цвета.

Девичьи голоса лились песней, отзываясь эхом над рекой, когда дракон пронесся над нею, бережно держа на спине лису.

Запах костров, нежные слова песен, сверкающее небо и цветы в волосах… Восторг позволил Келейр в этот раз не зажмуриться, а распахнуть глаза шире, ловя каждый момент, и ее счастливый писк пронесся над Орвой.

Рейн летел навстречу заходящему солнцу. У скал, щедро поросших лианами лемистрии, дракон плавно спустился. Он пролетел через природную арку, образованную растениями, которые в это время года цвели мелкими голубоватыми цветами.

Сначала лиса услышала шум водопада, а затем и увидела его, приоткрыв рот от изумления. Последние лучи солнца и правда раскрашивали хрустальные брызги в разные цвета, словно радуга ожила в струях небольшого водопада.

Рейн спланировал, пролетая через завесу падающей воды, обращаясь уже на мелководье и удерживая в руках жену. Он тряхнул головой, разбрызгивая влагу, и Келейр замерла, любуясь им.