— Я изменилась? — спросила Сарашина.

Кай, застигнутый врасплох, невольно покраснел.

— Ты выглядишь… старше, — сказал он, немного запнувшись.

— Я и стала старше, Кай, — ответила Сарашина. — Я слишком долго путешествую в варпе, и он оставил на мне свои отметины.

Она подняла руку и прошлась пальцами по раздраженной коже его лица. Прикосновения были легкими, как перышко, и очень нежными.

— И на тебе тоже.

Преждевременное старение было проклятием всех астропатов, и Кай сам знал, что утратил чистоту линии высоких скул и часть пышной шевелюры, которую давно тронула седина. Хотя ему еще не было сорока, на вид ему можно было дать все пятьдесят. Из зеркала — когда он еще мог видеть свое отражение — на него смотрело бледное осунувшееся лицо с ввалившимися щеками и запавшими глазами. Разрушениям, вызываемым постоянными путешествиями в варпе, могли противостоять только самые дорогие и эффективные омолаживающие процедуры, но ни один астропат, даже из Дома Кастана, не был настолько тщеславен, чтобы на это решиться.

Кай попятился от руки Сарашины.

— Я никогда не думал, что вернусь сюда, — сказал он, стараясь сменить тему разговора.

— Мало кто из нас возвращается, — согласилась Сарашина.

— Должен ли я чувствовать себя польщенным, удостоившись такой чести?

— Это зависит от того, как ты смотришь на свое возвращение.

— Как на наказание, — ответил Кай. — Чем же еще можно это считать?

— Я тебя оставлю на время, чтобы ты мог над этим подумать, — сказала Сарашина, увидев, что из гравилифта вышел Головко.

За генерал-майором появились и Черные Часовые. Как только все собрались, Сарашина отперла расположенную слева от нее дверь. При таком повороте дела Кай нахмурился.

— Я не новичок, — сказал он. — А эта дверь ведет в тренировочные залы, где осваивают азы посланий.

— Все верно, Кай, — согласилась Сарашина. — Но где же еще ты можешь начать тренировки?

— Начать? Я больше десяти лет служил в Телепатика и давно усвоил ритуалы погружения. Я не нуждаюсь, чтобы со мной обращались как с ребенком.

— Мы будем с тобой обращаться так, как сочтем нужным, — заявил Головко, подталкивая его к открытой двери. — Тебя об этом не спрашивают, а по мне, так тебе и вовсе не стоило позволять сюда возвращаться. Ты опасен, я это чувствую.

— Тебе надо сдерживать подобные «чувства», Головко, — сказал Кай, стряхнув его руку. — Иначе вокруг тебя соберутся чуткие пси-гончие. И я не думаю, что ты сможешь от них избавиться.

— Хватит препираться, — одернула их Сарашина. — Ваши споры просто смешны и могут вызвать эфирные возмущения.

Кай замолчал. Он знал, что Сарашина права, и помнил глухое раздражение, которое испытывал каждый раз, когда посторонние поддавались своим эмоциям в непосредственной близости от шепчущих камней. Без дальнейших возражений он последовал за Сарашиной по коридору, где кирпичная кладка была облицована керамическими плитками цвета охры. Свет, проникавший из центрального зала, стал заметно слабеть. На массивных дверях вдоль всего прохода имелись таблички с номерами и именами. В каждой из этих келий дремал или грезил, а может, бодрствовал новый член Схоластиа Псайкана. Из-за пси-защищенных дверей определить это было невозможно. Вскоре вокруг сгустилась полная темнота, но Кай еще все отлично видел.

— Ты не пользуешься своим слепозрением, — заметила Сарашина, слегка наклонив голову.