Но тем не менее Романов настоял на этих двух днях. Зачем? Ответа на этот вопрос у меня не было, но сделал он это неспроста. Возможно, для того, чтобы я посоветовался с бабушкой. Но если так, то зачем он брал с меня слово никому не говорить о нашем разговоре? Или это была какая-то проверка? Если так, то было интересно: прошёл я её или нет.

Но даже если я и провалил все проверки, визит к Романову оказался весьма полезным — теперь я знал, что за меч лежит в подвале бабушкиного замка. Правда, до конца ещё не понимал, во что в итоге для меня выльется обладание этим мечом. Мальчишеский восторг от осознания, что владеешь Великим артефактом, сменился пониманием того, что в первую очередь — это огромная ответственность. Недостаточно иметь великий меч, надо совершать с его помощью великие поступки. От открывающихся перспектив захватывало дух. И становилось страшновато.

А ещё из разговора с кесарем я узнал, что совершенно не умею сдерживать эмоции, и это не радовало. Навык невозмутимости нужно было тренировать и тренировать. И не затягивать с этим делом.

Не известно, сколько времени я просидел в раздумьях, уставившись на окно поисковика — в реальность меня вернул стук в дверь. Пришла Айникки и сообщила, что Её Светлость готова меня принять, и я отправился к бабушке.

— Как всё прошло? — спросил я, едва войдя в кабинет.

— Даже и не знаю, — уклончиво ответила бабушка. — Печатей мы не нашли. Вообще ничего не нашли. С одной стороны, это хорошо, но с другой — ещё острее встаёт вопрос: для чего твою подругу сюда прислали?

— А где она сейчас?

— У себя в комнате. Не беспокой её. Девочке надо отдохнуть хотя бы час, а лучше два или три. Хоть мы и без ментального воздействия обошлись, дело это всё равно неприятное.

Я кивнул, давая понять, что не пойду к Миле, и задал ещё один вопрос:

— А не может быть так, что на ней какие-то совсем уж хитрые печати?

— Нет. Мы использовали очень сильные артефакты и заклинания. Я могу допустить вариант, при котором мы бы что-то нашли, но не смогли расшифровать. Но вообще не обнаружить печать, если она есть — в нашей ситуации невозможно. На твоей подруге однозначно ничего нет. И это очень странно.

— А почему ментальное воздействие не использовали?

— Не вижу смысла. Оно могло бы помочь лишь в одном случае — если эта девочка осознанно желает нам зла и скрывает это. Тогда мы бы вывели её на чистую воду. Но я чувствую, что зла она нам не желает.

— А если у неё есть какое-то задание, но она просто не помнит о нём?

— Скрытое задание, которое она должна выполнить, сама того не ведая? — уточнила бабушка. — Не думаю. С её памятью никто не работал. По крайней мере, последние год-два. Она всё помнит. Никаких скрытых слоёв памяти ментальное воздействие нам бы не открыло. Ну разве что я могла бы у неё спросить, любит ли она тебя; но я и без этого вижу, что любит. И сестру тоже — просила помочь с латвийским или немецким паспортом. В Англию собралась.

— И что Вы ей на это сказали?

— Правду.

— Какую?

— Я сказала ей, что сестру свою она не спасёт.

— Не думаю, что это остановит Милу, — предположил я.

— Почему? — удивилась бабушка. — Она выглядит довольно вменяемой и умной девушкой.

— Но она явно не будет просто так сидеть и ждать неизвестно чего.

— Ждать неизвестно чего — дело глупое и бесперспективное. Но совершать необдуманные поступки — ничем не лучше.

— И что нам тогда делать? — спросил я.

Княгиня Белозерская едва заметно улыбнулась и произнесла:

— Вариантов много, мой мальчик, но точно на этот вопрос я тебе отвечу, как только выясню, для чего её сюда прислали.