|
Но это ещё полбеды бы! Намедни мне портомойка шепнула, что государь собирается затеять войну с датским царём, чтоб помочь своей родной Пруссии! Где этот датский царь, мне неведомо, но подумать страшно, за что он собирается нашу русскую кровушку проливать! Одно слово — иноземец, не то что жонка его, царица Екатерина Алексеевна. Та, голубушка, вся в чёрном, да с плерезами шириной с тесовую доску. — Обозначая размер траура, Марфушка растопырила руки в стороны. — Ходит из церкви в церковь и молится за душеньку новопреставленной Елизаветы Петровны. Императору, само собой, стыд глаза ест, и помяни моё слово, Палага, моргнуть не успеем, как Екатерина в монастыре окажется, а то и того хуже, — она понизила голос, — удавит её супостат голштинный. Как пить дать удавит.
Охнув, сестра перекрестилась и некоторое время стояла, горестно подперев ладонью щёку. Но вдруг встрепенулась, словно луч солнца блеснул меж тучами. — Авось обойдёт беда стороной Россию-матушку, не даст совершиться смертоубийству. — Она указала взглядом на блаженную Ксению, что брела вдоль забора бондаря Волчегорского: — Вон кто наши грехи отмолит. — Согнув спину в полупоклоне, она протяжно молвила: — Андрей Фёдорович, возьми копеечку, не побрезгуй. Блаженная остановилась, опустила голову и пошла дальше. Только посох по дощатому настилу постукивал: стук да стук. Словно отсчитывал дни царствию Петра Третьего.
* * * С той поры, как Маркел таскался за блаженной по городу, прошёл год, а кажется, будто век пролетел, столь круто свернула в сторону его жизнь. Будто лихой конь на полном скаку скинул с седла да в канаву с крапивой. Завидев блаженную, Маркел скомкал в руках шапчонку и согнул спину в поклоне: — Здравия желаю, Андрей Фёдорович. Теперь он всегда кланялся Ксенюшке до земли, будто царице. Хотя, пожалуй, государыне императрице он кланялся с меньшим усердием. Та проедет мимо в карете либо проскачет верхами и пропадёт за воротами Зимнего дворца, а блаженная — вот она, рядом, по земле ступает. Посмотришь на неё, и будто тёплым ветерком душу овеет. Она ведь, голубушка, всё насущное потеряла, от всего отказалась, чтобы остаться наедине с Господом. Мало кому дана такая сила! Ещё тогда, сидя под кустом в поле, он отчётливо понял, кто во граде Петровом настоящая царица, потому как сказано в Писании: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное. А она и есть самая настоящая блаженная, не будь он Маркелом Волчегорским, несчастным мужиком двадцати трёх лет от роду, с грудным младенцем на руках, у которого вот-вот помрёт жена. Он уже и место Фёкле на Смоленском кладбище присмотрел меж трёх тополей. Как родила она мальчонку, так и не встаёт боле. Видать, сломалось у неё что-то внутри. Подумав про Фёклу, Маркел почувствовал соль на губах. Глаза всегда сами слезу роняли, если Фёкла на ум приходила. Собрав последние копейки, он приводил к ней лекаря, да не абы какого, а самого лучшего в околотке. Положив крестное знамение на иконы в красном углу, лекарь кулаком помял Фёклин живот, заглянул в рот, а опосля изрёк, что лучшее средство от родильной горячки — пить холодный настой зверобоя и покрепче молиться. Заради Фёклы со чадом Маркел готов был лоб расшибить, лишь бы Господь услышал и смилостивился, да не доходила его молитва до небес, видать, нагрешил много. Надобно, чтобы за Фёклу чистая душенька заступилась, такая, которую Господь в ладонях ровно птаху держит. Тут и пришло на ум побежать до разыскать ту, что просит Господа за всех, кто ныне плачет и корчится от горя. И разве может быть не услышана та молитва, если её с любовью произносят блаженные уста? А раз так, то обязательно должна Фёкла поправиться. Он встретился глазами с блаженной, что смотрела на него с глубочайшим состраданием. И вдруг то ли почудилось, то ли впрямь — губы Ксении тронула еле заметная улыбка. |
