Отец Карди – пожилой, благодушного вида священник – сразу же заговорил с Артуром об университете. Свободный, непринуждённый тон его показывал, что он хорошо знаком с жизнью студенчества. Разговор быстро перешёл на слишком строгие порядки в университете – весьма злободневный вопрос.

К великой радости Артура, новый ректор резко критиковал университетское начальство за те бессмысленные ограничения, которыми оно раздражало студентов.

– У меня большой опыт по воспитанию юношества, – сказал он. – Ни в чём не мешать молодёжи без достаточных к тому основании – вот моё правило. Если с молодёжью хорошо обращаться, уважать её, то редкий юноша доставит старшим большие огорчения. Но ведь и смирная лошадь станет брыкаться, если постоянно дёргать поводья.

Артур широко открыл глаза. Он не ожидал найти в новом ректоре защитника студенческих интересов. Монтанелли не принимал участия в разговоре, видимо, не интересуясь этим вопросом. Вид у него был такой усталый, такой подавленный, что отец Карди вдруг сказал:

– Боюсь, я вас утомил, отец каноник. Простите меня за болтливость. Я слишком горячо принимаю к сердцу этот вопрос и забываю, что другим он, может быть, надоел.

– Напротив, меня это очень интересует.

Монтанелли никогда не удавалась показная вежливость, и Артура покоробил его тон.

Когда отец Карди ушёл, Монтанелли повернулся к Артуру и посмотрел на него с тем задумчивым, озабоченным выражением, которое весь вечер не сходило с его лица.

– Артур, дорогой мой, – начал он тихо, – мне надо поговорить с тобой.

«Должно быть, он получил какое-нибудь неприятное известие», – подумал Артур, встревоженно взглянув на осунувшееся лицо Монтанелли.

Наступила долгая пауза.

– Как тебе нравится новый ректор? – спросил вдруг Монтанелли.

Вопрос был настолько неожиданный, что Артур не сразу нашёлся, что ответить.

– Мне? Очень нравится… Впрочем, я и сам ещё хорошенько не знаю. Трудно распознать человека с первого раза.

Монтанелли сидел, слегка постукивая пальцами по ручке кресла, как он всегда делал, когда его что-нибудь смущало или беспокоило.

– Что касается моей поездки, – снова заговорил он, – то, если ты имеешь что-нибудь против… если ты хочешь, Артур, я напишу в Рим, что не поеду.

– Padre! Но Ватикан…

– Ватикан найдёт кого-нибудь другого. Я пошлю им извинения.

– Но почему? Я не могу понять.

Монтанелли провёл рукой по лбу.

– Я беспокоюсь за тебя. Не могу отделаться от мысли, что… Да и потом в этом пет необходимости…

– А как же с епископством?

– Ах, Артур! Какая мне радость, если я получу епископство и потеряю…

Он запнулся. Артур не знал, что подумать. Ему никогда не приходилось видеть padre в таком состоянии.

– Я ничего не понимаю… – растерянно проговорил он. – Padre, скажите… скажите прямо, что вас волнует?

– Ничего. Меня просто мучит беспредельный страх. Признайся: тебе грозит опасность?

«Он что-нибудь слышал», – подумал Артур, вспоминая толки о подготовке к восстанию. Но, зная, что разглашать эту тайну нельзя, он ответил вопросом:

– Какая же опасность может мне грозить?

– Не спрашивай меня, а отвечай! – Голос Монтанелли от волнения стал почти резким. – Грозит тебе что-нибудь? Я не хочу знать твои тайны. Скажи мне только это.

– Все мы в руках божьих, padre. Всё может случиться. Но у меня нет никаких причин опасаться, что к тому времени, когда вы вернётесь, со мной может что-нибудь произойти.