— Милая, — прошелестел над моей головой голос, — ты же знаешь, я всегда терпеть не могла свое имя. Как насчет Абигайль? По-моему, неплохо. А имя Грантэм подойдет любому мальчику. Такой акустический резонанс! Элли, не морщи нос! Я всегда старалась не вмешиваться в твои дела, но смерть дарует особые права…

Проснувшись, я обнаружила, что лежу на софе в гостиной. В камине потрескивало пламя, отбрасывая розоватые тени на стену, где висел портрет Абигайль, матери дядюшки Мерлина. А вовсе не изображение Кота-Мертвеца. И это не Красная комната. Гардины и обивка диванов цвета слоновой кости. В стиле королевы Анны, а не Виктории. По обе стороны каминных часов стояли желтые китайские вазы, а на бирюзовом ковре были вытканы райские птички. Я была одна с котом Тобиасом, и на его мохнатой мордочке читалась тревога. Неужели я кричала во сне?

Чтобы принять сидячее положение, потребовалось немало сил. Я была неповоротлива, как надувная лодка; весь последний месяц избегала близко подходить к булавкам — опасаясь лопнуть. Я смущенно наблюдала, как Тобиас крадучись подошел к груде блестящих свертков, которые я упаковала, прежде чем предаться полуденному сну. Только-только начался декабрь, но, поскольку ребенок должен был родиться через месяц, я постаралась заранее подготовиться к Рождеству. Несколько пустых коробок, рулонов бумаги и набор ножниц свидетельствовали, что половина работы уже сделана. Часы пробили пять. Сквозь заиндевевшие окна проглядывал клочок темного неба. Да уж, погодка — в самый раз для северных оленей! Бен, в отличие от покойного родителя сестер Трамвелл, продолжал ходить на работу, но сегодня вечером собирался вернуться домой пораньше, оставив Фредди за старшего в ресторане. Такой муж попадается один на сотню! Уже приготовил и убрал в морозилку рождественский пирог, а полки в кладовой заставил таким количеством банок с пропитанными бренди апельсинами, а также с засахаренным миндалем, что голод нам явно не грозил. Может, он придет пораньше, чтобы помочь мне упаковывать подарки? Мы же не хотим повторения прошлого года, когда Джонас получил сумочку, предназначенную для Доркас, а она — мужское исподнее?

Я постаралась отобрать у Тобиаса моток красной бечевки, но кот оказался шустрее меня. Выглядывая из-под упаковочной бумаги, он увлеченно боролся за обладание мотком, пока я не издала пронзительный вопль.

— Извини, не хотела тебя пугать. — Я осторожно улеглась обратно на подушки. — Спина вдруг разболелась. Теперь я вспоминаю… она и во сне меня мучила.

И что эти противные часы так на меня пялятся? С каждым их «тик-так» я все отчетливее сознавала, что Джонас совершает свой ежедневный моцион, а Доркас еще не вернулась из деревенской школы. Громкое завывание откуда-то из-за двери побудило меня вцепиться в подлокотник софы. Должно быть, ветер, убеждала я себя, пока не сообразила: миссис Мэллой, моя верная и преданная помощница по хозяйству, не ушла домой в половине пятого, как обычно. Она решила потрудиться сверхурочно и заново пройтись по детской, в том числе и с пылесосом. Надо бы спуститься на кухню, приготовить ей чашку какао на дорожку. Доркас и Джонас тоже с удовольствием попьют…

Пятнадцать минут спустя я не продвинулась ни на дюйм. Но мысли мои устремились в русло отношений мужчины и женщины. Дверь гостиной распахнулась — и на пороге возник темнобровый злодей, герой моего романа. Это он обременил меня ребенком, а сам остался при своей стройной фигуре. Глаза бы на него не глядели. Его черные как смоль волосы на висках тронуты сединой; торопливо сбросив пальто, он протопал залепленными снегом ботинками по вычищенному ковру.

— Любимая, сегодня днем меня посетило невероятное вдохновение, и я придумал кое-что в дополнение к моему реестру пищи для младенцев.