Как обманул он меня! Как скрыл за притворной улыбкой свой черный замысел! Ведь пока он дружески беседовал со мной, в душе его уже созревал коварный план. Нет, не мог я тут не вспомнить, как вызвал к себе аллах кровожадного волка и стал поучать: хватит, мол, тебе заниматься душегубством, грешно, мол, это и несправедливо. Надо тебе морально перековаться, начать другую жизнь… А волк слушал его, слушал и говорит: «Нельзя ли покороче? А то мимо леса отара проходит, а пастух отстал». Видно, и такому, как Мухтар, не перековаться морально. Пусть он и думать забудет о Серминаз! На ведьме бы его женить, на двух бы ведьмах сразу!

Я весь горел от бешенства, и казалось, что если я вырву из груди свое сердце и хвачу им оземь, взрыв будет как от бомбы.

Думал я выбросить дурацкую ступку, но потом решил, что, может, повстречаюсь еще с Мухтаром на дороге, и пусть только он не вернет мне тогда поставец.

Сел я на коня и с тяжелым сердцем отправился дальше. Медленно спускался мой конь по протоптанной горной дороге, и вот посреди ровного плато возник передо мной аул Балхар. Он был расположен на холме, в центре глинистой долины, и походил на гигантскую печь для обжига: сакли с плоскими крышами, облепившие холм со всех сторон, словно полочки, на которые ставят в печи всевозможную глиняную утварь. И еще больше подчеркивал сходство с печью дымок, поднимающийся над каждой саклей.

Возникновением своим этот аул знаменитых гончаров был обязан мастеру Балхару. Ни сакли его, ни могилы не сохранилось, но сохранилось дело, которое начал он здесь, покинув родной край из-за неразделенной любви. До сих пор называют его мастером с разбитым сердцем и до сих пор поют здесь сложенную им песню:

На широкой ровной площадке перед аулом я соскочил с коня: считается непочтительным въезжать в чужой аул верхом. На улицах Балхара царила вечерняя суета. Возвращалось стадо буйволов, мычали коровы, ревели ишаки, перекликались, выйдя на нагретые за день крыши, жители.

— Эге-гей, люди добрые! Не видел ли кто моего серого бесхвостого осла? — кричал один.

С дальнего конца аула откликнулся голос:

— Эй, Абдулла, я видел твоего осла!

— Будь добр, скажи где. С утра не могу найти! — надрывался Абдулла.

— Я видел его вчера у тебя во дворе!

Обозленный Абдулла послал насмешнику слова, которые никто не осмелится произнести на гудекане, ибо они осквернили бы святое место.

3

Оглушенный этим гомоном, я несколько забылся, как вдруг почувствовал острую боль в ноге и свалился наземь. Надо же было такому случиться! На меня кинулся здоровенный козел, которого вела на веревке молодая балхарка.

Увидев, что у этого бородатого дьявола рога как два острых кинжала, я чуть было не закричал: «Люди добрые, спасите, режут!» Но сдержался и только сказал:

— Ну и зверь! И глаза-то у него как у зверя!

— Я не виновата, он сам набросился.

— Смешно, не правда ли? — с ехидством спросил я, заметив, что балхарка, прикрывшись платком, едва сдерживает смех.

— Не сердись! Это всего лишь безмозглая тварь…

— В том-то и дело! Уж лучше бы она была с мозгами, — может, бросилась бы на кого другого.

— Зайдем ко мне, переждешь, пока пройдет боль. Или у тебя есть кунак в ауле?

— Нет у меня здесь никакого кунака.

— Тогда зайди.