|
Згама явно спал прямо в золе, вся его башка была перепачкана ею и пропахла гарью; скорее уж можно было предположить, что это его жгли на костре, а не Роканнона, белая кожа которого прямо-таки сияла чистотой. Вскоре Згама, спотыкаясь, побрел прочь, и снова большую часть дня огромный зал был пуст, хотя стражники не покидали дверного проема. Роканнон развлекался тем, что незаметно для других выполнял несложные физические упражнения, пытаясь размять затекшее тело. Когда проходящая мимо женщина заметила, как жертва у столба легонько потягивается, — а Роканнон не только своих упражнений не прекратил, но даже запел тихонько, — несчастная испуганно вскрикнула и на четвереньках уползла за порог, повизгивая от страха.
В окнах опять заклубился вечерний туман; мрачные женщины варили мясную похлебку с морскими водорослями; слышно было, как возвращаются домой стада; вернулся и Згама со своими подручными; на бородах у них поблескивали капли тумана, меховые одежды тоже были влажными. Они расселись на полу и принялись за еду. В зале гулко раздавались голоса, воняло немытым телом и мокрыми шкурами, над очагом стоял пар. Видно, хозяевам Роканнона уже поднадоело каждый вечер возвращаться к своему не желавшему гореть пленнику. Голоса их звучали угрюмо и злобно. — Разведите-ка огонь, да пожарче, пусть сгорит наконец, черт бы его побрал! — заорал Згама, вскакивая и подбрасывая в костер охапку сучьев. Но никто из его людей не пошевелился. — Погоди, Странник, я еще съем твое сердце, когда оно как следует прожарится у тебя между ребрами! А кольцо с твоим камушком вдену в нос! — Згаму прямо-таки трясло от злости — ведь проклятый Странник продолжал смотреть на него своим немигающим взглядом уже две ночи! Згаме становилось невтерпеж. — Ну погоди, я тебя заставлю глазки-то закрыть! — завизжал он и, схватив с полу длинную палку, что было силы ударил Роканнона по голове и тут же отскочил, словно испугавшись содеянного. Палка упала одним концом в костер и сразу занялась. Роканнон неторопливо протянул правую руку, сжал палку в кулаке и выдернул ее из костра. Конец ее пылал. Он поднял этот конец на высоту глаз Згамы, а потом, все так же неторопливо, стряхнул цепи и вышел из костра. Пламя взметнулось и тут же опало, рассыпая искры и угольки прямо на его босые ступни. — Вон! — скомандовал он, наступая на Згаму, который попятился. — Никакой ты здесь не хозяин. Человек, который не признает человеческих законов, — самый обыкновенный раб и больше ничего. И жестокий человек — тоже раб. И глупец — тоже раб. Так что ты мой раб, и я стану гнать тебя, точно последнюю скотину. Пошел вон! — Згама обеими руками ухватился за дверной косяк, но горящий конец палки упорно приближался к его глазам, и в конце концов он согнулся и, скрючившись, отскочил и сгинул где-то во тьме двора. Стражники застыли. Смоляные факелы, пылавшие на стенах, освещали окутанный туманом двор и внешние ворота; стояла полная тишина, только слышно было, как возится скот в стойлах да шипит море у прибрежных скал. Шаг за шагом Згама, видимый теперь в свете ярко горевших факелов, продолжал отступать, пока не остановился в воротах. Его белое лицо в черной бороде казалось ужасной застывшей маской. Горящий конец палки угрожающе приближался. Онемев от страха, Згама обхватил руками привратный столб, заполнив весь проем своим широкоплечим мясистым телом. Роканнон был совершенно измучен, однако горел жаждой мщения, так что, собрав последние силы, он толкнул Згаму горящим концом палки прямо в грудь, перешагнул через поверженного врага и скрылся за воротами в черноте ночи, в клочьях клубящегося тумана. Он не прошел и полусотни шагов — споткнулся, упал и не смог подняться. Но никто его не преследовал. Никто даже не выглянул за ворота. Он в полуобморочном состоянии лежал на травянистом склоне какого-то холма. |
