– На этом острове я болтаюсь уже довольно долго, – говорил дорогой Антонио. – Приехал сюда из Гондураса. Мы переправляли оружие мятежникам в Никарагуа. Противное, гнусное дело. Готовишь партию оружия и знаешь, что ни автоматы, ни мины не послужат свободе и счастью, а принесут тысячам людей новое горе, новые слезы… Нам, охране, не позволяют шататься по острову, всегда приходится выполнять какой‑либо приказ, и потому времени всегда в обрез… Большая часть острова – это сосновый лес, но возле озера преобладают заросли мангровника. В озере полно крокодилов. Кормить их – любимое занятие Босса. Твари великолепно видят, оказывается, и в темноте…

Так вот, шагая, без умолку говорил и говорил Антонио, а потом вдруг в упор спросил Алешу, и Алеша понял, что этот вопрос был сутью всего затеянного разговора.

– Слушай, русский, скажи мне, правда ли то, что все вы там, в СССР, были рабами? Ну, при Сталине, я имею в виду. Да и теперь, говорят, не все еще опомнились.

Алеша невольно остановился. Предстояло ответить на вопрос, который ему никогда не приходил в голову.

– Видите, Антонио, – сказал он, – люди не только стреляют в других людей или бросают их в муравейники. Они делают это же и другими способами – распуская, например, ложь… Кому‑то очень хотелось бы, чтобы мы, русские, чувствовали себя рабами, то есть неполноценными, униженными, заискивали перед другими, усваивая чужие ужимки, подражая чужой моде… Сейчас многое решается в мире, и кого‑то очень беспокоит исход борьбы… Чтобы скомпрометировать коммунизм, они утверждают, что мы были рабами во времена Сталина… Что ж, кто был рабом, тот, вероятно, им остался, но кто чувствовал себя свободным, тот и сегодня свободен… Я не жил при Сталине и не имею права легковесно судить о том сложном и противоречивом времени. Но я спрашивал своего отца и своего деда… Это честные и благородные люди. Я верю им… Скажу так, Антонио: ни мой отец, ни мой дед не были рабами. Они строили новое общество и верили в него… Каждый из них сознательно жертвовал собой ради общества – разве это рабство? Это рабство с точки зрения насильника, эгоиста, которые ненавидят коллектив, если он сплочен идеей справедливости. Насильники и эгоисты считают справедливым только то, что выгодно им лично… Тяжелые, тяжелые условия были у нас. Мы первыми в мире строили социализм, и мы обязаны были построить его любой ценой, чтобы уберечь мир от миллиардов новых искалеченных и униженных судеб.

– Но некоторые лица, занимавшие у вас в стране высокий пост, выявили себя теперь как взяточники, как воры, как полные негодяи, – продолжал Антонио. – Можно ли объяснить это?.. Конечно, у нас, на Западе, разного рода махинации не вызывают сенсации: тут все взяточники, все воры, и разница между ними заключается только в том, нарушены законы формально или не нарушены, попался кто‑то уже или еще не попался… Но у нас такое общество: кто кого обманет, кто кого пересилит, а обманет и пересилит всегда одна сторона… Это тот, кто не знает всего отчаяния и ужаса положения, пудрит мозги, восхваляя Запад… Все знает свою цену, и относительное благосостояние тоже. Но благосостояние – еще не вся правда…

– Понимаешь, Антонио, – вмешался Педро. – Растекаясь слишком широко, река мелеет, замедляет свое течение, по берегам ее неизбежно появляются болота… Кто становится более сыт и более благополучен, нежели остальные люди, тот напрочь забывает об этих людях, тем более если сытость и благополучие куплены ценой несправедливости… Ты, верно, слыхал историю бригадного генерала военно‑воздушных сил Кубы Рафаэля дель Пино Диаса? Он бежал на самолете в Соединенные Штаты.

– Ну, так это предатель, – сказал Антонио.