Меньше чем за час Нэнси добралась до города, припарковала машину, часа полтора бессмысленно бродила по городу, а потом вдруг обнаружила, что находится в супермаркете. Она стояла в самом центре магазина и лихорадочно обводила многочисленные полки туманящимся бессмысленным взглядом.

Некоторое время она боролась с собой, а потом, взмокнув от предчувствия неизбежной расплаты, решительным шагом прошла к прикрытому соседними отсеками стеллажу и схватила с полки баночку красной икры. Оглянулась и, чувствуя мгновенно прошедший по телу электрический разряд восторга, сунула банку в карман.

Нэнси знала, что ее ждет в случае поимки, — Джимми рассказывал ей и о порядке задержания магазинных воров, и о процедуре идентификации и составления протокола. Она представила себе, как ее привезут в участок, как откатают отпечатки ее пальцев, как внесут ее имя в картотеку, а затем предоставят право на один звонок.

Мысль о том, как Джимми услышит ее собственное признание в мелком воровстве, обернулась таким всплеском эмоций и привела Нэнси в такое смятение, что она пошатнулась и ухватилась за стеллаж, дабы не упасть.

— Мэм? Вам плохо? — мгновенно вырос рядом с ней молоденький, одетый в униформу супермаркета продавец.

— Немного, — прошептала Нэнси и поплыла по волнам наслаждения.

Парень подхватил ее под локоток и, минуя кассу, потащил к выходу, на свежий воздух.

— Сейчас полегче?

Нэнси даже не услышала. Она пошла на прямое нарушение закона впервые в жизни, и — господи! — как же это было приятно!

— Мэм! Как вы?! Ответьте!

— А? Что?

— Вам стало лучше?

Нэнси моргнула, уставилась в ясные участливые глаза продавца и залилась краской стыда.

— Вижу, что уже лучше, — улыбнулся тот. — Щеки порозовели. Может быть, врача вызвать?

— Нет, спасибо, — мотнула головой Нэнси, высвободила руку и, пошатываясь, побрела вниз по ступенькам. Сама не своя вышла на тротуар и тихо засмеялась. Удовольствие оказалось высшей пробы.

«Господи! Что это было? — мелькнула в голове более или менее здравая мысль, но она тут же стушевалась и затерялась в сказочно-красиво угасающей феерии ощущений. — Как хорошо… господи…»

Нэнси обвела улицу расслабленным взглядом и вдруг — словно ответ на свой невольный призыв — увидела готическую крышу католического собора. На какое-то мгновение в ней вспыхнул острый стыд, но и он только «подлил керосина» в пламя переполняющих ее ощущений. И тогда Нэнси вздохнула и побрела к божьему храму — пусть и католическому.

Ей повезло попасть на службу, и целых два часа Нэнси буквально купалась в ужасе и греховности содеянного, контрастно оттененном чопорной праведностью сидящих рядом прихожан.

Реальный риск божьего возмездия в виде геенны огненной на веки вечные придал ее чувствам такую высоту, такой звенящий накал, что она едва не теряла сознания. Сложная, круто замешенная на страхе, ярости и вожделении смесь ощущений совершенно парализовала ее ноги, словно раскаленным гвоздем пронзила позвоночник, высушила рот и заставила в конце службы заплакать так сладко, как она не плакала уже десять тысяч лет. И даже когда служба закончилась, она еще долго не могла подняться со скамьи и смотрела прямо перед собой, не в силах прекратить этот беспрерывный феерический восторг.

— Что с вами, дочь моя… вам нехорошо? — подошел к ней немолодой священник.

— Спасибо, уже полегче, — глотая слезы счастья, улыбнулась в ответ Нэнси. — Я сейчас встану. Я сейчас…

На следующее утро, после долгих ночных тягостных размышлений, она и оказалась в кабинете у психоаналитика, — повторения этого почти полуторачасового безумия Нэнси не хотела совершенно.