А ведь недавно здесь все было по другому. Редко умолкали голоса. С таинственным видом прибегали и убегали ребята. Мелькали сигнальные флажки, срочные приказания передавались по проводам. На своем посту сидел наблюдатель. Вечерами над штабом горел фонарь, и всему Монгону была видна гордая красная звезда. Величественно развевался по ветру ярко алый флаг, а на серебряную вывеску прибегали смотреть ребята с самых дальних улиц.
Совсем недавно своим домиком и фонарем, флагом и вывеской ребята так гордились, что даже Федька, прежде чем открыть калитку, заправлял рубаху в штаны и поправлял отцовский с блестящим козырьком картуз, который он обычно носил задом наперед.
Настоящая важная работа, срочные дела, внезапные сборы, секретные совещания…
Хорошо было!
Женя тронул рычаг общей тревоги. Бывало, стоит его нажать, как тихая улица вмиг оживала. Распахивались двери, калитки, на столах оставался недоеденным обед. Подняв хвосты, за ребятами скакали глупые телята. Заливались на все голоса собаки, кудахтали напуганные куры. А Федька, подняв вымпел «Тимуровцы, срочный сбор!», опять бежит в разведку.
Замечательный был человек Федька!
…Вот все в сборе. И начиналась работа! Сколько нужно сделать для семей фронтовиков, для заболевших, для стариков!.. Стуком молотков, скрежетом напильников, визгом ножовок наполнялась мастерская. Сколько споров, проектов, предложений! Здесь же и Володя. Он занят своим делом, на ребят будто не смотрит. А стоит запутаться, и Володя сразу приходит на помощь, подскажет, подбодрит.
И наконец надежный запор для чьей то калитки готов. Его надо поставить на место так, чтобы ни один человек не видел. Это самое трудное и интересное. Надо проследить, куда и когда уйдут взрослые — хозяева дома. Тут опять включался в дело Федя… Эх, Федька, Федька, какой ты был замечательный друг! А сейчас…
…Сигнал Федьки получен — взрослые ушли. Все мигом к дому. Федька, забравшись на дерево или крышу, уже стоит в дозоре. Ни один человек не подойдет незамеченным. Пашка увел детвору подальше и отвлекает ее разговорами. Ребята работают у калитки. Вот едва слышный свист — и всех точно сдуло. Они здесь, вблизи, но случайный прохожий ни за что не увидит их. Два коротких свистка — и снова можно приступать к работе.
…Взволнованная и растерянная женщина, вернувшись домой, недоуменно качает головой, и иногда почему то слезы появляются у нее на глазах.
Женя машинально нажал рычаг. Он повернулся легко, без всякого сопротивления: все сигнальные провода были порваны. Да, никогда уже не зазвенит звонок, никто не прибежит в штаб. Тимуровцев больше не будет… Но почему? Неужели только в войну нужны тимуровцы? Почему Тимур не нашел такого дела, чтобы оно было всегда интересным? Разве в мирное время тимуровцы не нужны?
«Папа бы посоветовал», — подумал Женя.
Мальчик распахнул окно и прислонился к косяку. Здесь все напоминало об отце. Уходя на фронт, папа отдал тимуровцам под штаб этот тепляк. Сюда он писал с фронта интересные и веселые письма. Здесь тимуровцы сочиняли ему ответные. Потом вдруг письма перестали приходить. Шли недели, месяцы. Конверта со знакомым, родным почерком все не было. Наконец письмо пришло, но не в штаб, а домой. Оно было последним, но не от папы, а о папе. Страшное письмо…
Тогда Женя просидел в этом домике до ночи. Тимуровцы, суровые и печальные, приходили разделить со своим товарищем его горе и, молча постояв, тихо на цыпочках уходили.
В тот день вот у этого окна Женя повторил великую клятву Тимура. Он клялся папе…
Но не прошло года — и ничего нет…
С улицы донеслось:
— Кыш! Кыш! Вот я вас, лодыри! Ге еть!
Женя насторожился, быстро подошел к окну и распахнул его. |