— Женя я!.. — донеслось от речки.

— Федя зовет, — встрепенулся Женя.

Он с Наташей помогал Алику перейти на новую постель.

— Я сбегаю, — оживился Боря. — Наверное, что нибудь хорошее разведал.

Разведчик сидел у черемушного куста. Один глаз его совсем заплыл, опух, второй сердито и смущенно смотрел на Борю.

— Ты чего плетешься? Кто тебя звал? — напустился Федя на товарища.

— Женя занят был. Я и побежал. Я не знал, — ответил Боря, не спуская глаз с Фединого лица.

— Приди ка в другой раз, когда не зовут, так получишь! — пообещал Федя. — Да что ты на меня уставился, как сова?

— Глаз… Где у тебя глаз?

— «Где, где»! Здесь он… Только закрылся… Не смотрит…

Федя подал что то завернутое в бумажку.

— Что это? Мед! — даже подпрыгнул Боря. — Ты где взял?

— Взял, и всё. Унеси этому… Альке… на лекарство. Да ребятам ничего не говори. А Женя и так знает.

 

— Федька, — закричали ребята, когда разведчик появился на таборе, — ой, как тебя пчелы искусали!

— Больно, Федя? — участливо прошептала Наташа,

— Сейчас не очень. Когда кусаются — тогда… — хмуро ответил разведчик, стараясь поворачиваться к девочке здоровой стороной.

Скоро Боря с Наташей подали обед — поджаренную рыбу. После надоевшего мяса ребята накинулись на нее, как голодные волки. Но для Алика был приготовлен особый обед. Неприкосновенный запас наконец извлекли на белый свет. На сковородке шипела яичница глазунья. Кружка чаю с моховкой и около нее шоколадная конфета в серебряной бумажке. Полкружки меду. И… сухарь! Да, немного запыленный, но настоящий сухарь, подожженный с одного уголка, твердый, черный сухарь. От него исходил чудесный запах, который заглушал запах рыбы, яичницы, черемухи.

Алик посмотрел на разложенные перед ним лакомства, на ребят, которые уписывали рыбу, и вдруг, спрятав голову в подушку, заплакал навзрыд.

— Алик! — испугался Женя.

— Ничего, — тихо остановил его дедушка, — пусть поплачет — легче будет…

— Ребята, — проговорил вдруг Алик, захлебываясь от слез и не поднимая головы, — простите меня! Я всегда вам плохо делал… Я виноват… Я давно хотел к вам. Я хочу быть вместе с вами! Все делать вместе, все… Пусть мам… она… поймет…

Больше Алик ничего не мог сказать.

Ребята не любят таких слез. Федя сердито смотрел в сторону. Паша смущенно улыбался, будто стыдился. Боря отошел к костру. Наташа, потупившись, занялась косицами. Женя, не зная, что делать, растерянно взглянул на дедушку.

— Что ж, герои, — медленно поднял голову дедушка, — считали вы Алика виноватым, повинился он во всем перед вами. Верю я: больше он так не будет. А мама… Поговорим мы с ней. Она хорошая, мама, любит его, да маленько не так, как надо. Большие тоже могут ошибаться, герои… — Дедушка замолчал и недовольно запыхал трубкой. — Ну, полно, полно! — прикоснулся он через минуту к плачущему мальчику. — Ешь ка давай да поправляйся. Вон какой обед тебе товарищи приготовили! Поправишься быстрее — скорее дальше пойдем. Все хорошо, Алик.

 

— А сейчас, — сказал дедушка, — пока Алик спит, берите ружья да пойдем поищем настоящего лекарства. Мед, конечно, очень хорош, да надо что нибудь посильнее.

— Я уже, дедушка, думал. Была бы аптека близко, давно бы сбегал, — возразил Паша.