Гейб пожал плечами.

– Видимо, у него было не так уж много работы – и слава Богу! Он сказал, что вашу руку хорошо прижгли и что огонь дезинфицировал рану, но он хорошенько обработал все остальные повреждения, дежурил у вашей постели, давал вам антибиотики и еще что-то. Я точно не знаю. Насколько я понял… когда она отрезала вам… хм… когда она полоснула вам мечом между ног, она не повредила крупную артерию, поэтому кровотечение было не таким сильным, каким могло бы быть, – Гейб прикусил губу. Ему не хотелось вываливать на Губернатора всю информацию прямо сейчас – он все еще был слишком слаб. – Но, если бы она задела ее, вы бы точно не выжили, – он сделал паузу. – Глаз едва не загноился, но все обошлось, – еще одна пауза. – Боб сказал, она действовала очень аккуратно. Он полагает, что она хотела оставить вас в живых, как будто у нее есть на вас планы.

Правый глаз Губернатора вспыхнул чистой, неподдельной ненавистью.

– Планы на меня?! – он кашлянул. – Нужно только дождаться вестей от Мартинеса, и я напишу целую книгу планов на нее!

Желудок Гейба скрутило. Он усомнился, стоит ли сообщать обо всем Губернатору, но все же сказал:

– Э-э… шеф… Мартинес ушел вместе с ними.

Губернатор вдруг скривился – то ли от боли, то ли от небывалой ярости, вспыхнувшей внутри него, то ли и от того, и от другого одновременно.

– Да я, мать твою, в курсе, что он ушел вместе с ними! – судорожно вдохнув, он продолжил: – Я понятия не имел, что доктор и его шлюха тоже решат сбежать, но у меня был план, – он снова вдохнул и заполнил воздухом налитые свинцом легкие. – Мартинес помогает им с побегом, а потом возвращается и рассказывает, где находится их хренова тюрьма, – пауза. – Если я неделю был в отключке… он должен вернуться со дня на день.

Гейб кивнул. Губернатор протяжно выдохнул и посмотрел на замотанный бинтами обрубок на месте своей правой руки. В его глазу промелькнул ужас от осознания жуткой действительности. Отсутствующая рука посылала фантомные сигналы в плечо, а затем – в мозг. Губернатор поежился. Он сжал пересохшие губы в тонкую линию, и Гейб заметил, как в темном зрачке глубоко посаженного глаза Губернатора промелькнуло что-то очень знакомое. Гейб не мог ошибиться. Губернатор вернулся. Будь это безумие, или сила, или инстинкт выживания, или просто подлость – промелькнувшая в единственном глазу искра рассказала об этом человеке все на свете.

Наконец, Губернатор повернулся к Гейбу и добавил хриплым от боли и гнева голосом:

– И когда это случится… этой сучке от меня не уйти.

Тем временем Гейб, Брюс и Боб никому не рассказывали о состоянии Губернатора. Никто не хотел, чтобы горожане увидели, как в процессе выздоровления он передвигается на костылях, подобно жертве удара. По ночам они приводили его в квартиру, где он общался с Пенни и отдыхал. Гейб помогал ему навести порядок – убрать как можно больше свидетельств о нападении, стереть самые жуткие следы и кровавые пятна, – и в какой-то момент упомянул, что после побега управление городом взяла на себя Лилли. Губернатора впечатлил его рассказ, и к концу недели он решил встретиться с ней.

– Об этом, конечно, не стоит и говорить, – сказал ей тем вечером Гейб, который после наступления темноты привел Лилли в дом Губернатора, – но никто не должен узнать ни о чем из того, что ты увидишь и услышишь. Ты поняла? Даже Остин не должен ничего знать.

– Поняла, – неуверенно ответила Лилли, вслед за Гейбом обходя стопку влажного картона, сложенного в коридоре.